Альтернатива для литературы

Автор: Владимир Ермаков

В этом октябре в Стокгольме впервые за долгие годы при раздаче Нобелевской премии, самой престижной награды в мире, обошли литераторов. Всем дали, кому положено было по уставу, – физикам и химикам, медикам и экономистам, а писателей обнесли. Как же так? А так вот…

Нет, писательское сообщество ничем не провинилось перед мировой общественностью. Во всяком случае, не больше обычного. Неустройства выявились в Шведской королевской академии, не сумевшей сохранить респектабельность. Нелогично, однако, получилось: подвели академики, а пострадали писатели. Что ж, логики в нобелевском процессе и прежде было немного.
Претензии к работе нобелевского комитета накапливались уже давно. Особенно в плане назначения в классики мировой литературы. Конечно, выбор лучшего из лучших в области искусства всегда проблематичен, если вообще возможен, но все же при открытости критериев выбор может быть убедительно обоснован. Однако академики решили, что они вправе не только судить о том, кто из ныне живущих литераторов превзошел других в мастерстве, но и решать, какой должна быть современная литература. Когда престижную премию дали публицисту Светлане Алексиевич (2015) и певцу Бобу Дилану (2016), большинство писателей и читателей не согласилось с этим решением. Кто любит читать, как правило, умеет думать. В той среде, что образована общим смыслом мировой культуры, возникает и крепнет подозрение, что в темной глубине либерального дискурса создается и внедряется в массовое сознание некая альтернатива для литературы – словесность как особая форма общественной деятельности, направленной на разрушение системы ценностей, являющейся основой современного миропорядка.
Нарастающее расхождение мнения академиков с мнением критиков подорвало авторитет премии. Поэтому под предлогом перезагрузки формата работа Академии была приостановлена. Но – свято место пусто не бывает… После того, как Шведская королевская академия отказалась назвать лучшего писателя 2019 года, это сделала самопровозглашенная Новая академия Швеции, созданная специально для этой цели. Чтобы в кластере актуальной культуры не было пробела, полторы сотни независимых деятелей культуры Шведского королевства объявили себя экспертами в области литературы и утвердили за собой право решить, кого пожаловать в классики. Активные культуртрегеры собрали необходимые для авторитета призовые деньги и провели ускоренную кампанию по отбору претендентов. И вскоре на сайте как бы Академии был опубликован длинный список номинантов.

В список мировой литературной элиты самоназначенными экспертами включено 46 авторов. Принцип отбора настолько неясен, что какой-либо системы в этом наборе обнаружить не удается. Ясно, почему представлены Харуки Мураками (Япония) и Амос Оз (Израиль), входящие в круг претендентов на настоящую Нобелевскую премию. Понятно, почему выдвинута Джоан Роулинг (Великобритания), подарившая миру сагу о Гарри Потере. Есть и другие имена, чье место в списке как-то обосновано. Что же касается списка в целом, тут есть вопросы.
При самом общем взгляде на список номинантов возникает подозрение в геополитической пристрастности составителей. Великобритания представлена пятью авторами, Канада – тремя, Италия и Франция – двумя. По одному писателю или поэту из Индии, Японии, Израиля, Кении, Гваделупы, Финляндии, Польши, Нигерии, Швейцарии и Исландии. Однако больше всего номинантов из Швеции и США – от каждой из этих стран по 12 человек. Ясен пень, шведы – хозяева премии, а американцы – хозяева всего. Российских писателей в списке нет.
Как хотите, господа, но порядочные люди, будь они хоть какие либералы, не должны позволять себе так откровенно выказывать свою предубежденность. Я представил себе, что общественные деятели нашего города, имеющего репутацию литературной столицы, чтобы утвердить рейтинг Орла в мировом масштабе, в один прекрасный день решились учредить Тургеневскую премию. Почему бы и нет? Имя Тургенева – всемирно признанный бренд. И если бы учредители собрали средства на пиар, распорядители премии смогли бы заявить свое видение панорамы мировой литературы. В альтернативном списке выдающихся мастеров слова оказалась бы дюжина орловских писателей, столько же московских и питерских авторов, четверо китайцев и трое сербов, пара белорусов и пара казахов, по двое представителей от Турции и Египта, по одному от Австрии, Венгрии, Италии, Финляндии, Ирана и Венесуэлы. В порядке поддержки братских народов в список включили бы по литератору из Абхазии и Осетии и по журналисту из ЛНР и ДНР. А для пущей политкорректности номинировали литератора островного государства Науру, имеющего вид на жительство в Крыму. Ему бы и присудили главный приз. Чтобы никому из обойденных не было обидно.
Примерно так поступили толерантные шведы. Первой и (надо надеяться) последней лауреаткой как бы нобелевки стала французская писательница из Гваделупы, живущая в Америке. Мариз Конде, как можно судить по доступным источникам, более известна общественной активностью – борьбой против рабства. Художественная ценность ее творчества не столь очевидна. В решении жюри отмечено, что в ее произведениях сочетаются магия и мечта, террор и любовь, вымысел и реальность. Звучит заманчиво, но подобные ритуальные мантры красуются на суперобложке каждой второй из книг, распродающихся за полцены в конце каждого года.
Как бы то ни было, выбор сделан. Приз-симулякр торжественно вручат 9 декабря 2018 года. После чего Академия особого назначения объявит о своем роспуске. Шум вокруг скандальной акции скоро уляжется. А нехороший осадок останется.

В своей нобелевской речи 10 декабря 1933 года Иван Бунин высказал одну принципиально значимую мысль: В мире должны существовать области полнейшей независимости. Такой инстанцией в сфере литературы полагалась Нобелевская премия. К сожалению, благородный замысел идеалиста Нобеля оказался подвержен политической конъюнктуре и оказался в зависимости от корпоративных интересов.
Согласно уставу, Нобелевская премия по литературе присуждается автору, создавшему наиболее выдающееся литературное произведение идеалистической направленности. Однако некоторых лауреатов заподозрить в идеализме при всем желании невозможно. Взять хотя бы Сэмюэла Беккета, награжденного за новаторские произведения в прозе и драматургии, в которых трагизм современного человека становится его триумфом; спрашивается, как распад личности, основная тема творчества классика абсурда, может быть триумфом человека? Если это идеализм, то с обратным знаком. Но толерантная академия с пониманием относится к любым безумным идеям. За исключением одной – русской.
Русская идея, неясная мечта о сошествии благодати, обращающаяся не столько к разуму, сколько к душе, почему-то нервирует западных интеллектуалов – пугает до потери толерантности. Предвзятое отношение к русской литературе в ретроспективе слишком похоже на недобросовестную конкуренцию на рынке творческих артефактов, ставшую культурной стратегией западного мира. Так выдающийся чешский предприниматель Томас Батя, в период между двумя мировыми войнами увлеченный социальными экспериментами по оптимизации капитализма, предостерегал своих служащих: Не читайте русских романов, они вас лишают радости жизни. Сходную мысль высказывает персонаж пьесы Вуди Аллена «Олд-Сэйбрук», типичный персонаж нью-йоркской богемной тусовки: Терпеть не могу русские пьесы; ничего не происходит, а деньги дерут как за мюзикл. Вероятно, шведские интеллектуалы из нобелевского комитета, отвергнувшие кандидатуру Антона Чехова, рассуждали примерно так же.
На момент основания премии не было в мире писателя авторитетнее, чем Лев Толстой. Однако его кандидатура была отклонена академиками примерно на тех же основаниях; по мнению секретаря академии Карла Винсена, этот писатель осудил все формы цивилизации и настаивал взамен их принять примитивный образ жизни, оторванный от всех установлений высокой культуры…Спрашивается: читал ли этот умник «Войну и мир»? Сильно вряд ли.
За все время существования Нобелевской премии ее получили лишь пять русских писателей – Иван Бунин (1933), Борис Пастернак (1958), Михаил Шолохов (1965), Александр Солженицын (1970), Иосиф Бродский (1987). Четверо из пяти русских писателей, ставших лауреатами, находились в сложных отношениях с отечеством своим. Так что решение жюри относительно них было в значительной мере политической акцией. С другой стороны, награждение советского классика Михаила Шолохова явилось некоторым компромиссом – показателем разрядки в международных отношениях. Оттого что при определении ценности вклада русских писателей в мировую культуру аналитика пасует перед политикой, теряется доверие к базовым принципам открытого общества.
Из русских литераторов в разное время на премию были номинированы Анатолий Кони, Дмитрий Мережковский, Максим Горький, Константин Бальмонт, Петр Краснов, Иван Шмелев, Николай Бердяев, Марк Алданов, Леонид Леонов, Борис Зайцев, Роман Якобсон, Анна Ахматова, Константин Паустовский, Владимир Набоков, Евгений Евтушенко. Никто из них премии не получил. Так же, как не получили ее многие другие небезызвестные писатели, писавшие по-русски. Ни Антон Чехов, ни Андрей Платонов, ни Михаил Булгаков, ни Марина Цветаева не оказались достойны награды, отмечающей… как там записано в статусе? – наиболее выдающиеся литературные произведения.
Зато этой чести чуть было не удостоился некто Гузенко. Вероятно, мало кому из читателей известна эта история, а зря; этот скандальный эпизод открывает идеологическую изнанку западной демократии. Игорь Гузенко (1919–1982) – начальник шифровального отдела посольства СССР в Канаде, завербованный американцами. Перебежав на Запад, он издал несколько мемуарных книг; две из них были экранизированы. В 1955 году при активной поддержке ЦРУ Гузенко был номинирован на Нобелевскую премию. Идеализм бывшего шпиона шведам показался сомнительным, и премию отдали исландцу Халдору Лакснессу. Непризнанный гений ушел в запой, из которого не вышел до самой смерти. Осрамившись с Гузенко, ЦРУ активно поддержало кандидатуру Бориса Пастернака; видимо, в руководстве ведомства нашелся некто, относящийся к литературе с некоторым уважением.

С началом нового витка холодной войны русофобия стала единственной респектабельной формой расизма. Согласно принципу политкорректности, в либеральном обществе никого нельзя третировать по национальному признаку – кроме русских. В любой сфере взаимодействия проявляется негласно установленное правило: все, что отмечено российским влиянием, с высокой долей вероятности (highly likely) обусловлено злым умыслом, так что всеми правдами и неправдами следует препятствовать проникновению русского духа в мировое сообщество.
Дискриминация русскоязычных авторов похожа на дискредитацию российских атлетов. В обоих случаях проводится отстранение соперников от участия в соревновании – только литераторов третируют втихую и втемную. Что еще циничнее. Для приличия хотя бы обвинили наших мастеров слова в том, что они принимают допинг, когда сочиняют свои тексты. (Тем более что среди наших писателей и впрямь можно обнаружить случаи злоупотребления алкоголем.) Так ведь нет! – игнорируют априори. Из России? – значит, под подозрением. Так некогда книжники и фарисеи отказывались признавать значение проповеди Иисуса из Назарета: из Назарета может ли быть что доброе? (Евангелие от Иоанна: 7;41). На посрамление лицемеров оказалось, что может…

Политическая сила Запада, которую он без всякого резона и без всякого пардона демонстрирует во всех сферах международных отношений, свидетельствует о его идейной слабости. Особенно показателен в этом плане не выход США из договора о ракетах средней и малой дальности, а выход либеральных интеллектуалов из диалога с культурной традицией российской цивилизации. Что лишний раз показала некрасивая история альтернативной премии по литературе.
Все попытки отменить критерии творчества и подменить справедливость политкорректностью показывают, что ничего хорошего из такого подхода не выйдет. Культура – сфера восстановления идеалов, получивших при столкновении с действительностью повреждения, несовместимые со смыслом. Когда доминантой культуры становится конъюнктура, узурпировавшая права критики, общество свидетельствует о своем упадке. Пока содержание сознания определяет язык, словесность будет иметь непреложное значение. И в этом плане альтернативы для литературы нет.