Автор: Игорь Золотарев
Тургенев – это целый XIX век русской литературы и общественной мысли, век бурления, становления, расцвета. Иван Сергеевич застал Жуковского, Крылова, Пушкина, Лермонтова, в конце жизни знал Репина, Третьякова, скульптора Антокольского, а на протяжении жизни были Гоголь, Герцен, Некрасов, Белинский, Огарев, Аксаковы, Гончаров, Писарев, Островский, Толстой, Достоевский… Весь XIX век Тургенев был знаком, дружен, находился в тесных или сложных отношениях с этими людьми, и они все взаимодействовали духовно, умственно и просто по-житейски с Тургеневым.
Можно сказать, что Тургенев как огромнейшее явление отечественной культуры создан XIX веком, но ведь и XIX век отечественной культуры во многом образовался, одухотворился, активизировался деятельностью Тургенева. Тургенев служил русской литературе, при помощи литературы – другого оружия в его руках не было – он боролся всю свою жизнь против насилия, за справедливость. Не бывает русского писателя вне борьбы за справедливость. Это первый урок, преподанный Иваном Сергеевичем Тургеневым. Литература была для Тургенева тем самым святым и самым высоким, чему подчинялась вся его жизнь, его дыхание, каждое биение его сердца. Ради литературы он смирял сам себя в спорах с друзьями, шел на личные компромиссы. Особенно ярко это видно в его сложных отношениях с Толстым.
Как известно, Тургенев одним из первых заметил начинающего писателя и предрек ему великое будущее. В дальнейшем между ними сложились тесные отношения, но в чем-то они были несовместимы. Разойдясь, они начинали писать друг другу, извиняться, смягчать и сглаживать расхождения, но стоило им увидеться, как возникало раздражение, а затем и ссоры. В конце концов оба эти великана отнеслись к своим судьбам (и судьбе литературы) серьезно и сделали все, чтобы ликвидировать конфликт. Умирая в Буживале, Тургенев был озабочен, как бы быстрее отослать в Россию Толстому письмо, в котором он пишет: «Милый и дорогой Лев Николаевич. Пишу… я, собственно, чтобы сказать Вам, как я был рад быть Вашим современником, – и чтобы выразить Вам мою последнюю, искреннюю просьбу. Друг мой, вернитесь к литературной деятельности!.. Ах, как я был бы счастлив, если б мог подумать, что просьба моя так на Вас подействует! Друг мой, великий писатель Русской земли, внемлите моей просьбе!..»
Хорошо вспомнить еще одно напутствие Тургенева молодым современникам, собратьям по перу: «Нужно постоянное общение с средою, которую берешься воспроизводить, нужна правдивость, правдивость неумолимая в отношении к собственным ощущениям; нужна свобода, полная свобода воззрений и понятий, и, наконец, нужна образованность, нужно знание!.. Учение – не только свет, по народной пословице оно также и свобода. Ничто так не освобождает человека, как знание, и нигде так свобода не нужна, как в деле художества, поэзии».
Сам Тургенев был образованнейшим человеком. Легко говорил на нескольких языках, учился в Московском, Петербургском, Берлинском университетах. Его личными друзьями и собеседниками были Флобер, Мериме, Золя, Мопассан, Доде… С Грановским и Белинским он часами вел темпераментные беседы о Гегеле, Канте. Разносторонние знания нужны художнику как надежный и прочный потенциал, они нужны для внутренней раскованности, как, скажем, легкоатлету мало владеть, пусть и в совершенстве, техникой бега, но нужна еще и просто физическая мышечная сила. И как бы мы ни вчитывались в «Записки охотника» – лучшее, что создано Тургеневым, – мы днем с огнем не найдем там ни Гегеля, ни Канта.
Родная природа, великолепные пейзажи, замечательные типы русских людей, нравы, фольклор, неизъяснимое очарование, разлитое, словно солнечный свет, и согревающее читающего, – всего этого много в «Записках охотника», и все это написано легко, свободно, как будто даже незамысловато, а на самом деле глубоко и серьезно.
Высокая художественность этих очерков (поэм) состоит в том, что они отвечают первой заповеди искусства. Если художник увидел разрушенное здание и решил его изобразить, то сам он не должен вопить: «Ах, как плохо, что здание разрушено!» Или: «Ах, как хорошо, что оно, наконец, разрушено!». Читатель сам должен, увидев картину (прочитав рассказ), воскликнуть, пожалеть или восхититься. «Записки охотника» и написаны именно таким образом, что без всякой дидактики и подсказки у читателя в душе рождается активное отношение к действительности. Это следующий урок Тургенева.
Отметим, что Тургенев, этот утонченный и образованнейший аристократ (по рождению и по духу), оказывается художником, воспроизводящим деревню. Проходят за поколением поколение, а «Хорь и Калиныч», «Бежин луг», «Касьян с Красивой Мечи», «Певцы», «Бурмистр» остаются для нас все такими же насущными. Без них мы не можем вообразить ни нашей литературы, ни нашей родной речи, ни самих себя.
А романы Тургенева запечатлели и навсегда сохранили другую сторону русской действительности: образы, жизнь и быт бесчисленных дворянских усадеб. Они исчезли, и узнать о них мы можем теперь по преимуществу из литературы.
В тихом мире задушевной красоты усадеб вызрели такие великаны русского гения, как Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Гончаров, Толстой, с их проникновенной любовью к красоте земли родной. Сама атмосфера, сам климат этих усадеб вместе с их обитателями стали основным объектом художнического исследования Ивана Сергеевича Тургенева. Интересно, что главную общественную, гражданскую активность и вообще главную активность и энергию Тургенев видел в русской женщине. Лиза готова на все, а Лаврецкий пасует, Ася готова на все, а Н.Н. пасует, Наталья готова на все, а Рудин пасует. Несостоятельными оказываются герои в «Вешних водах», в «Дыме». Эта особенность, эта женская активность и энергия подмечены и угаданы очень точно. И теперь, в наши дни, посмотрите внимательно вокруг: всюду, где есть духовное начало, три четверти собравшихся составляют наши женщины.
Когда думаешь о Тургеневе как об огромном национальном и социальном явлении, приходит мысль о целостности и цельности народа как единого и в конечном счете нерасторжимого организма. В одном месте эта мысль выражена у Тургенева с особой отчетливостью. Разговаривают Елена Стахова и Дмитрий Инсаров.
«– Вы очень любите свою родину? – произнесла она робко.
– Что же другое можно любить на земле? – отвечает он. – Что одно неизменно, что выше всех сомнений, чему нельзя не верить после бога? И когда эта родина нуждается в тебе… Поймите, какую это дает уверенность и крепость!»
Ивана Сергеевича отличала определенная широта взглядов, вернее сказать, отсутствие узости. Известно, Герцен был западником (таковым и Тургенев считал себя). Аксаковы западниками не были. И вот Тургенев пишет Герцену: «В России я уговаривал старика Аксакова продолжать свои мемуары, а здесь – тебя. И это не так противоположно, как кажется с первого взгляда. И его, и твои мемуары – правдивая картина русской жизни, только на двух ее концах и с двух различных точек зрения. Но земля наша не только велика и обильна, она и широка – и обнимает многое, что кажется чуждым друг другу!»
Да вот и сейчас, когда прошло двести лет со дня рождения Тургенева, скажите нам, что мы с ним (с Некрасовым, Достоевским, Блоком, Есениным) не принадлежим к единому целому, – так ведь это была бы просто трагедия, это духовная и гражданская смерть. И в этом четвертый урок Тургенева. Но уроки его на этом еще не закончились.
Когда произносится имя Ивана Сергеевича Тургенева, сразу возникают в сознании «Записки охотника», «Дворянское гнездо», «Отцы и дети» (и все романы), не только стихотворения в прозе, «Вешние воды», не только Спасское-Лутовиново, но сразу возникают также Париж и Полина Виардо. Можно подсчитать и подсчитали, сколько лет в общей сложности провел русский писатель за границей. Говорят, чуть ли не полжизни. Возможно. Однако Тургенев не уезжал от России ни на один день. Из России уезжал, а от России – нет. «Пребывание во Франции, – писал он Сергею Тимофеевичу Аксакову, – произвело на меня свое обычное действие. Все, что я вижу и слышу, как-то теснее и ближе прижимает меня к России, все родное становится вдвойне мне дорого».
«Если человек сидит за рабочим столом над листом бумаги и пишет «Записки охотника», где же он находится на самом деле – в Париже, на улице Дуэ, или около костра с крестьянскими детьми, среди ночного Бежина луга? Ведь и Гоголь жил в Риме и писал там «Мертвые души».
Трагедия писателя начинается тогда, когда он перестает ощущать свою аудиторию, когда слово его не находит отклика. Такая беда может случиться с автором, сиди он хоть в самой середине своей страны, достаточно ему утратить духовную связь с читателем, с народом. Тургенев этой связи никогда, ни на одно мгновение не терял.
«Россия, – говорит один из его героев, – без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без нее не может обойтись». В другом месте он продолжает: «Нет счастья вне родины, каждый пускает корни в родную землю».
Больше века прошло с тех пор, как гроб с прахом великого русского писателя опустили в землю на Волковом кладбище в Петербурге, рядом с могилой Белинского. Такова была просьба Ивана Сергеевича. Но не было ни минуты за это время, когда родина не помнила бы о своем сыне, не воздавала бы ему должное, не любила бы его.
Что бы еще выписать из Тургенева, какой урок, какой завет? Да хотя бы вот этот: «…Берегите наш язык, наш прекрасный русский язык, этот клад, это достояние, переданное нам нашими предшественниками… Обращайтесь почтительно с этим могущественным орудием; в руках умелых оно в состоянии совершать чудеса!..
Загрузка ...