Автор: Владимир Ермаков
Вольная словесность, литературная работа вне установленного формата, кажется мне – как писателю и как читателю – все более привлекательной. Опыт склоняет к отказу от стандартов; все жанры, словно порчей, заражены конъюнктурой. Литературные мэтры, попав в колею популярности, начинают думать по шаблону и писать по трафарету – оправдывая ожидания издателей и читателей. А молодые авторы берут пример с мэтров. Словесность, поддавшаяся соблазну публичности, попадает в крепостную зависимость от общественного мнения. Лишь мысли, ушедшие в сторону, сохраняют вольность. Лишь слова, сказанные про себя, не теряют значения.
В поддержку своего пристрастия к неформатным текстам нашел знаменательную запись в дневнике Льва Толстого. 27 августа 1891. Есть огромное преимущество в изложении мыслей вне всякого цельного сочинения. В сочинении мысль должна сжаться с одной стороны, выдаться с другой, как виноград, зреющий в плотной кисти; отдельно же выраженная, она равномерно развивается во все стороны. Воистину так! в сочинении на заданную тему свобода мысли проявляется как осознанная необходимость дойти до вывода, а в независимом суждении мысль суверенна. Есть лишь одно необходимое и достаточное условие успешной работы вне формата – нужно завести в голове мысли, способные к развитию…
* * *
Расширяя круг чтения, с особым интересом вчитывался в «Записные книжки» Леонида Зорина. Эта редкая книга (ZA-ZA Ferlag Dusseldorf; 2017) подарена другом, потворствующим моему увлечению маргинальными жанрами. Как драматург Леонид Зорин известен прежде всего репертуарными пьесами (достаточно вспомнить «Варшавскую мелодию» и «Покровские ворота»); проза его такой популярности не сыскала, хотя критиками оценена положительно. Однако в отрывочных записях, не предназначенных для печати (но все-таки напечатанных), авторство проявляется иначе, чем в драматических репликах и прозаических пассажах. Красивая фраза, не принуждаемая к сожитию с сюжетом, становится максимой. Независимая мысль, предоставленная собственной участи, дорастает до афоризма.
Эту свободу автор утрачивает, когда работает целенаправленно – на результат. Узда целесообразности сдерживает порывы воображения. Частное подчинено целому, и возможности развития отдельной мысли приходится урезать в интересах общего замысла. Концептуальная зависимость ужасна, как всякая зависимость, – сетует Зорин на подверженность литературы канонам литературоведения. Каждый литератор, которому довелось иметь дело с литературной критикой, сетует на эту докуку. Так, наверное, деревья в саду досадуют на садовника.
* * *
Леонид Зорин, как и многие другие его современники, пережившие лучшие времена, держится в стороне от писательского сообщества. Эта установка выработана на основе опыта. Писатели, собираясь вместе, дурно действуют друг на друга. И – чем выше число собравшихся, тем ниже уровень их общения. Увы, так оно и есть…
Хорошо, что в нашем городе писателей немного, а поводов к общению и того меньше. Общество не привлекает литераторов к участию в общественной жизни – вероятно, чтобы не отвлекать от литературы. Может, так оно и надо. Как утверждал поэт, служенье муз не терпит суеты. Не дай бог, если писатели начнут суетиться, настаивая на том, чтобы их признавали, печатали и, паче того, читали. Греха не оберешься!
Для вящей славы литературной столицы хватает классиков, что Орел вспоил на своих мелких водах. Тем более что все их в школе прошли. А прочли или нет, это не так уж важно. Главное, что научились ими гордиться…
* * *
Мы живем в перенасыщенном информационном пространстве – в вавилонском смешении символов и знаков. Информативный контент улицы нарастает день ото дня указаниями на актуальные факты. Стены зданий покрыты семантической коростой, состоящей из вывесок, плакатов, афиш, постеров et cetera. Не считая объявлений и не говоря о граффити. Обозримое пространство до предела восприятия заполняется наглядной агитацией – в период избирательных кампаний политической, в прочее время коммерческой. Куда ни глянь, столько всего нагло лезет в глаза, норовя внедриться в сознание…
Встречаются тексты, понятные не каждому. Так на одной из улиц я увидел загадочную вывеску, начертанную на кириллице, но написанную на иноземном языке: ЯКИ ПАКИ суши роллы. Ну, что такое суши и роллы, я, хоть и не большой любитель японской кухни, представляю. А вот что означают ЯКИ и ПАКИ в значении бренда (или тренда?), выяснить не смог; интернет оперативно открывает рекламные сайты, но почему данная сеть едальных заведений называется так странно, ни один сайт не отвечает. Тайна сия велика есть…
В поисках смысла ЯКОВ и ПАКОВ нашел приглашение поработать с ними (на них): Нужен в команду человек, который может создавать хороший контент и вести наш бренд в Instagram. Увы, я не тот человек, что им нужен. А потом наткнулся на слоган: БЫВАЮТ ДНИ, КОГДА НИЧЕГО НЕ ХОЧЕТСЯ, КРОМЕ РОЛЛОВ. Даже страшно стало… Господь милостив, до такой степени отчаяния я никогда не доходил!
* * *
Французский классик Франсуа Рене де Шатобриан (1768 – 1848) был предусмотрительным человеком. Свои мемуары, названные им «Замогильными записками», он готовил к посмертной публикации. Поскольку о многих, с кем имел светские отношения, высказывался нелицеприятно. Но – то ли денег на жизнь не хватило, то ли терпения дождаться смерти – опубликовал свои воспоминания до рокового срока.
Как принято у мемуаристов, наврал он изрядно, но, как положено романтикам, своему вранью дал поэтическое оправдание: Я призову на помощь множество грез, дабы они защитили меня от орды истин, число которых преклонные лета множат, как развалины – злых драконов. Что значит творческое отношение к действительности! Нечто в этом роде, только яснее, сказал Александр Пушкин: Тьмы низких истин мне дороже / Нас возвышающий обман…Склонность человека к самообольщению издавна и доныне лежит в основе всех манипуляций общественным мнением.
* * *
В библиотеке Пушкина было 26 томов Шатобриана, к которому он относился с критическим интересом; не случайно некоторые выражения нашего гения обусловлены высказываниями французского классика. Вот, скажем, в романе «Евгений Онегин» (глава 2, строфа XXXI) автор иронически оправдывает ритуалы повседневности: Привычка свыше нам дана: / Замена счастию она. Пушкин не скрывает происхождения этой мысли, и в авторских примечаниях дает ссылку на исходное суждение Шатобриана: Если бы я имел безрассудство верить еще в счастье, я бы искал его в привычке («Рене»).
Сам Шатобриан, кстати говоря, подобной добросовестностью не отличался, и мы можем только предполагать, что источником его красивой фразы был известный афоризм Шамфора: Счастье – вещь нелегкая: его очень трудно найти в себе самом и невозможно найти в каком-либо другом месте («Максимы и мысли»). Что ж, на то и свобода слова, чтобы вольные мысли могли переходить из текста в текст без педантичных ограничений кавычками…
* * *
Уроженец Бретани, Шатобриан хотел обрести последнее пристанище на родине, и потому задолго до рокового срока зарезервировал место на кладбище города Сен-Мало. В соответствии с завещанием никаких надписей на его надгробии нет. Однако на стене позади могилы помещена табличка со словами: Великий французский писатель хотел обрести здесь покой, чтобы слышать только ветер и море. С уважением к его последней воле. Что ж, на всякого мудреца довольно простоты…
Во втором томе мемуаров Симоны де Бовуар («Зрелость») есть один характерный эпизод. Симона де Бовуар и Жан Поль Сартр путешествуют по Бретани; они еще молоды и пока не знамениты; праздное любопытство приводит их на кладбище… могила Шатобриана показалась нам до того смехотворно помпезной в своей мнимой простоте, что, демонстрируя презрение, Сартр помочился на нее. Так проходит слава земная…
Отдадим должное мадам Бовуар: будучи активной экзистенциалисткой, она все же не последовала дурному примеру месье Сартра. (Недаром первый том ее мемуаров называется «Воспоминания благовоспитанной девицы».) А то ведь тоже могла бы по собачьему обычаю пометить территорию, на которую претендовала. (Подразумевается литературный Олимп, где Сартр и Бовуар вскоре получили постоянную прописку, потеснив Шатобриана, наскучившего французам своим старомодным романтизмом.)
* * *
В пьесе Антона Чехова «Вишневый сад» скандальному поведению, не преходящему предела терпения окружающих, дано замечательное объяснение: Всякому безобразию есть свое приличие. Поистине крылатое выражение разумного цинизма!
Если решиться быть дотошным, можно выяснить, что эта реплика – слегка поправленная цитата из Щедрина; вряд ли Лопахин, изъясняющий свою мысль чужими словами, догадывался об этом, но автор пьесы знал наверняка, откуда его персонаж заимствовал свой сарказм, и эта мелкая кража его нимало не смущала.
Вопрос об интеллектуальной собственности не так прост, как кажется юристам. Собственно говоря, шекспировский канон составлен большей частью из чужих сюжетов, переписанных гением на свой лад.
* * *
Перечитывая (в который раз!) «Улитку на склоне» братьев Стругацких, заново проникся ее магическим скептицизмом и критическим идеализмом. На мой взгляд, это одна из главных книг ХХ века. Если бы каким-нибудь чудом мессидж этой притчи довести до ума лидеров «Большой двадцатки» (G20), многие наболевшие проблемы были бы сняты с повестки дня как надуманные, и в глобальной политике появилось бы больше философской рефлексии – к большому облегчению людей, далеких от политики.
Эпиграфом к повести и камертоном текста стало трехстишие японского поэта Кобаяси Иссы –
Тихо, тихо ползи,
улитка, по склону Фудзи
вверх, до самых высот…
Меня настолько завораживает это стихотворение, что однажды я не удержался от искушения и приватизировал его. В литературоведении такой способ присвоения чужого называется центон: хокку Иссы вставлено в авторскую танку как самоцвет в оправу:
Тихо, тихо… – однажды
я вспоминаю хокку:
ползи, улитка, по склону
Фудзи – и чуть не плачу:
вверх, до самых высот…
Центон – оригинальное стихотворение, скроенное из чужого материала. Термин восходит к латинскому слову cento, обозначавшему покрывало из лоскутьев. Художественная ценность создается за счет игры реминисценций – иногда явных, иногда скрытых. Компилятивная методология, возведенная в ранг интеллектуальной технологии, является ведущим системным принципом постмодернизма.
Концептуальное искусство уравнивает авторство и творчество; чтобы в наши дни стать художником, нужно создать имидж и нагнать рейтинг. Дальше можно делать все, что угодно, – и все это будет считаться искусством. Как всякий соблазн, искушение постмодернизма нельзя проигнорировать – его надо преодолеть.
* * *
Лето идет к концу. По мере пресыщения его щедрыми дарами в сердце, утомленном солнцем, накапливается раздражение. Ох, лето красное! любил бы я тебя, / Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи! Однако в том и состоит чудо поэзии, что любовь, преображенная в ее магическом кристалле, из сослагательного наклонения (любил бы…) переводится в изъявительное (любил!). Жаль, что чудесный образ жизни является мысленному взору в прошедшем времени: Все мгновенно, все пройдет; / Что пройдет, то будет мило. Порядок грустных мыслей настраивается по камертону пушкинских строк, и меланхолия перетекает в ностальгию; как-то само собой написались стихи –
СТИХИ В КОНЦЕ ЛЕТА
Эти смешные муки
праздной летней поры! –
днем досаждают мухи,
вечером комары…
все проходит; от лета
лишь квартал до зимы;
скоро пройдет и это
время, в котором мы
сплетничали, скучали,
спорили о пустом –
сетовали вначале,
сожалели потом,
что благодатное время
с мая до сентября
каждым из нас и всеми
нами тратится зря, –
и, как во тьму аллеи,
тянутся тени с полей, –
все, о чем я жалею,
жмется к душе моей…
Загрузка ...