Автор: Владимир Ермаков
На дворе осень, во дворе туман… С утра берусь за работу. Надо начинать новый текст, собирая рассеянные мысли в своемерные заметки на полях календаря, но – не пишется; на душе осень, в голове туман…
Отвернувшись от монитора, гляжу в окно. Неспешно, как бы нехотя, собирается начаться неказистый день. Серый сумрак оседает тусклой сыростью в поредевшие ряды кустарника. Придворные деревья, вздрагивая от порывов холодного ветра, роняют пожелтевшие листья в пожухшую траву; царственный наряд, пожалованный золотой осенью, тускнеет от дождя к дождю и превращается в неопрятные лохмотья – поникшие березы, словно принцессы, разжалованные в золушки, обретают сиротский вид. Приглядываясь к картине осени, словно прицениваясь к ней, я ловлю себя на мысли, что, подбирая слова к тому, что вижу, я уже не созерцаю, а сочиняю осенний пейзаж. Поворачиваюсь к клавиатуре и набираю первую строку –
На дворе осень, во дворе туман…
* * *
В русле размышлений о карме литературы вспоминается сентенция русского писателя Владимира Березина из романаэссе «Дорога на Астапово»; сличая биографии известных (и не очень) литераторов и сравнивая превратности их судеб, автор обобщает собранный материал неожиданным суждением: Вот какая причудливая жизнь у русских писателей… Действительно, в книге довольно примеров, убеждающих в странности тех, кто выбирает себе эту непростую участь. Хотя, с другой стороны, кто может оспорить мнение вздорного резонера из комедии Александра Грибоедова –
Я странен; а не странен кто ж?
Тот, кто на всех глупцов похож…
Прав ли Чацкий в своем самомнении? И да, и нет. Если судить непредвзято, ни одна частная жизнь не соответствует общим стандартам; что ни планида – причуда судьбы. Словесность и в малой доле не вмещает того, на что горазда действительность.
Если у кого по жизни все так, как надо, с ним наверняка чтото не так.
* * *
Есть много способов использовать свободное время в свое удовольствие, но для тех, кто знает толк в словах, нет ничего лучше чтения. Сказал же классик – всем хорошим во мне я обязан книгам…
Правда, биографы Максима Горького, пересматривающие итоги его странной жизни в критическом ракурсе, проявляют больше интереса к тому, чему он обязан тем, что в нем было плохого. Что было не так с классиком, каждый критик решает исходя из собственных критериев. Получается у всех поразному. Настолько поразному, что Дмитрий Быков, усомнившийся во всех ответах, озаглавил свою книгу о Горьком провокативным вопросом: «Был ли Горький?». И сделал такой вывод из своих рассуждений: Никогда нельзя сказать, за кем окончательная правота: Россия – такая страна, что ее здесь нет ни за кем. Ну, а на нет, как говорится, и суда нет. На том стояла, стоит и стоять будет наша свобода слова – осознанная необходимость высказать свое – особое – мнение… если есть (и пока есть) такая возможность.
* * *
Читающего человека подстерегает соблазн стать пишущим. Многие удерживаются. Другие нет. Я таки не устоял… За полвека написал столько, что всего не упомню. Наверное, далеко не на все, что я пишу, во мне хватает своего смысла. Да и тот смысл, что есть во мне, большей частью почерпнут из открытых культурных ресурсов. Циркуляция идей в культуре похожа на круговорот воды в природе: море испаряет влагу, испарения собираются в облака, облака проливаются дождями, дожди впитываются в землю, земля собирает воду в реки, а реки текут в море… Так устроена природа. Так же устроена культура. А кто создал воду и откуда в людях идеи – этого я вам не скажу.
Литератор как таковой порожден литературой и порождает литературу. Как с лукавой откровенностью признавался Василий Розанов, литератор до мозга костей, Все лучшее я написал на полях чужих книг («Опавшие листья»). Что в нем (с ним) совсем странно – утверждая (и упреждая) общее мнение, Розанов стал едва ли не самым оригинальным писателем в российской словесности, несоразмерным никому другому.
* * *
Трудно представить, что бы с нами было, не будь у нас литературы. Надо полагать, что в этом случае человек недалеко продвинулся бы в своем развитии – если бы развился вообще. В Нобелевской лекции поэт Иосиф Бродский заявил о решающей роли словесности в формировании человечности: Язык и, думается, литература – вещи более древние, неизбежные и долговечные, нежели любая форма общественной организации. Это, безусловно, так, а если это так, то власть, не имеющая осознанной необходимости в культуре, не имеет оправдания. Если культурная инфраструктура существующего общества не развивается в своем времени, она вырождается. В спертом воздухе застоя хорошее портится, а плохое множится. Когда в людях утрачивается стремление к разумному, доброму, вечному, пустота в их жизни заполняется глупым, злым, временным.
Художники, словно канарейки в шахте, погибают от недостатка воздуха в атмосфере эпохи. Из всех творцов самые уязвимые в этом плане – писатели: лишившись смысла, они пропадают в нетях… или впадают в словоблудие. Перефразируя старый трюизм, можно сказать так: каждое общество имеет такое искусство, какое заслуживает. (Отформатировав вывод в афоризм, я поначалу возгордился тем, как это ловко у меня получилось, но потом засомневался в своем авторстве: сказанное так верно, что наверняка ктонибудь успел сказать это раньше меня.)
* * *
Чтобы стать писателем, мало иметь дар слова – надо уметь с толком распорядиться им, а мастерство даром не дается. Едва ли не каждый любитель словесности, вступая на писательскую стезю, ведет речь торным путем – и заводит в тупик, набитый расхожими словами, потерявшими смысл. Ибо ни один путь в искусстве не совпадает с дорогой, нанесенной на карту. Кто идет к цели проложенным путем, никогда не достигнет цели.
В свое время мне привелось дважды проводить мастерклассы на Форуме молодых писателей, собиравшем авторов, подающих надежды, со всех регионов страны. Трудное дело однако – преподавать то, что не является знанием. То, что в искусстве становится стандартом, перестает быть искусством. Правильная литература как дистиллированная вода: в ней есть польза, но нет вкуса. Тем не менее, в литературном мастерстве есть некие правила. Самое общее я сформулировал бы так: искусство – дело в высшей мере необходимое, но ни в коей мере не обязательное. Отсюда вывод: не можешь писать – не пиши; можешь не писать – не пиши; но если уж взялся за перо – берись за дело. Иначе пиши пропало. Кто ждет вдохновения, никогда его не дождется.
* * *
В порядке иронического отступления представил себе фиктивный протокол воображаемого собрания литераторов, озабоченных своим положением в обществе. –
ПОВЕСТКА ДНЯ
Литература и жизнь: проблема релевантности.
Слушали: О направлении литературного процесса.
Постановили: Плыть по течению времени.
ОСОБЫЕ МНЕНИЯ
Борис Пастернак: Не утешайтесь неправотой времени: его неправоты недостаточно, чтобы сделать вас правыми.
Ольга Седакова: Происходящее неотменимо; мы современники постмодернизма и не можем позволить себе этого не знать.
Леонид Зорин: Писатели, собираясь вместе, дурно действуют друг на друга. И чем выше число собравшихся, тем ниже уровень их общения.
РЕЗОЛЮЦИЯ
(принята единогласно)
Правлению организации, опираясь на евангельскую заповедь – Наставляемый словом делись всяким добром с наставляющим (Послание к Галатам: 6; 6), следует активнее убеждать власть и общественность в необходимости материальной поддержки литературного процесса. Каждый, кто призван к служенью муз и имеет заслуги по службе, вправе рассчитывать на то, что те, кто занят в производстве и распределении благ земных, не забудут о великой роли литературы в развитии общественного сознания. И не оставят мастеров слова на произвол рыночных отношений.
ПРИМЕЧАНИЕ
В Орловской организации Союза писателей России прошло отчетноперевыборное собрание. Признав свою работу за отчетный период удовлетворительной, собравшиеся писатели в итоге прений пришли к общему выводу, что ситуация в стране и в мире сложная, – но по поводу того, кто виноват и что делать, мнения разошлись. Чтобы не усугублять положение, постановили оставить все как есть. Весьма разумное решение.
* * *
В истории нравов любитель особенного может найти несчетное множество колоритных персонажей, но лишь некоторые из них вызывают такое восхищение совершенством жизненного стиля, как офицер полка королевских драгун Альфред Д. Уинтл, приславший редактору газеты «Таймс» письмо следующего содержания:
Сэр,
я только что написал Вам длинное письмо. Перечитав, выбросил в корзину для бумаг. Надеюсь, Вы это одобрите.
Ваш покорный слуга
подполковник Альфред Д. Уинтл.
Англичанин до мозга костей, мистер Уинтл парадоксально сочетал в себе респектабельность и эксцентричность. Во время Первой мировой, находясь после ранения в госпитале, попытался сбежать на фронт, переодевшись медсестрой, но был задержан бдительными санитарами, так как не пожелал расстаться с усами и моноклем. Попав в немецкий плен, вынудил охрану лагеря соблюдать в общении с ним правила этикета. Много чего о нем говорили и писали в свое время, но в истории, скорее всего, сохранится его письмо в газету, исполненное невысказанной мудрости.
Я тем более восхищен этой интеллектуальной провокацией, что сам, ничтоже сумняшеся, никогда на такое не решился бы, поскольку проникнут словесностью до самого существа своего. Как и многие другие, умеющие писать и читать, а чегонибудь еще умеющие не очень. Писатель Джером К. Джером, современник и соотечественник подполковника Альфреда Д. Уинтла, так отозвался о хронической графомании, свойственной образованным людям: Все так заняты писанием и чтением, что ни у кого нет времени думать. Вот и я из таких – образованных. Поэтому все, здесь изложенное, вместо того чтобы, перечитав критически, отправить в корзину, отправляю в газету. Не в «Таймс», разумеется, а в «Орловский вестник» – в нашем городе это издание пользуется большим спросом…
* * *
На дворе осень, во дворе туман, и мысли поосеннему неясны и бесцельны… Дни бегут за днями; лимит времени из бюджета текущего года растрачивается на всякую ерунду по статье “прочие расходы”, и вот уже лето, еще так недавно бывшее настоящим временем, стало прошедшим. Осень берет свое – и кто может оспорить ее право? Нам остается только сожалеть о том, что прошло. В хорошем плохо то, что его мало.
По мере накопления в сумрачном воздухе зябкой сырости светлая меланхолия начинает темнеть. Соответственно, и философское настроение меняет тональность, склоняясь от скептицизма к стоицизму. Камертоном следующего стихотворения стала строчка из «Записных книжек» Антона Чехова: Все эти дни стояла отвратительная серая погода, располагающая к унынию и злобе.
СТИХИ В НАЧАЛЕ ОСЕНИ
Собаки пасти разевают:
выть иль не выть? –
вот в чем вопрос…
Как осень, всех одолевают
хандра и остеохондроз.
В уставшем теле нету мочи;
в остывшем сердце нет огня.
Дни все мрачнее и короче,
все холоднее злоба дня.
Темно внутри, темно снаружи…
Чтобы не тратить время зря,
пьют алкоголь и бьют баклуши
в трактире три богатыря.
Холодный сумрак лег на землю;
в унынье впала вся страна…
Три парки сиротливо дремлют
у своего веретена.
Чем дальше в жизнь,
тем мысли страньше,
тем злей тоска стесняет грудь…
– Что делать?
– То же, что и раньше.
– Как быть?
– Как можешь, так и будь.
Судьба душе дана на вырост,
и пусть живем мы вкривь и вкось,
все обойдется: Бог не выдаст –
тоска не съест. Аминь. Авось.
Загрузка ...