Автор: Владимир Ермаков
Кто знает цену слову, не бросает слов на ветер. Китайский мудрец Лао-цзы, основатель даосизма, в трактате «Дао дэ цзин» сказал так: Знающий не говорит, говорящий не знает. Правда, кто-то из остроумных современников тут же повернул смысл сказанного против сказавшего: если мысль Лао-цзы верна, то его словам нет веры, а если принять на веру слова, стало быть, в них нет смысла.
За две с половиной тысячи лет в этом плане мало что изменилось, и Жак Лакан, основатель структурного психоанализа, в своих лекциях утверждал то же самое: Полагать, что люди действительно думают то, что говорят, – одно из самых больших заблуждений. Будучи людьми, из видовой солидарности нам следовало бы усомниться в том, что утверждает Лакан, – однако его постулат подтверждает наш житейский опыт.
* * *
Когда в голову приходит неожиданная мысль, стоит призадуматься – с чего бы она пожаловала? Начнешь тщательно проверять ее аутентичность и обнаруживаешь одно из двух: если мысль нова, то вряд ли верна, а если верна, то вряд ли нова. А так хочется быть в здравом уме и твердой памяти…
Верность мысли дает мыслящему существу ощущение правоты. Но стоит человеку увериться в том, что кто-кто, а он-то знает, что к чему и что почем, как обстоятельства, в которых правда жизни была очевидна, меняются настолько, что человек не может понять даже того, как он оказался в дураках…
Великий Чарли Чаплин, чья судьба оказалась в зависимости от славы, учился житейской мудрости у маленького человека, в которого актер перевоплощался на экране: С тех пор, как я перестал пытаться всегда быть правым, я ошибаюсь гораздо меньше. Это признание – хороший пример благоразумия, выросшего на руинах самоуверенности.
Лоренс Даррелл в одном из романов цикла «Александрийский квартет» предостерегает читателя от стараний быть правым. Мания самооправдания в равной мере присуща и тем, чья совесть нечиста, и тем, кто ищет философского обоснования своим поступкам; и в том и в другом случае это приводит к самым странным формам мысли. Некоторые из безумных идей оказываются гениальными гипотезами. Но большая часть странных мыслей становится навязчивыми идеями, подлежащими присмотру психиатров.
* * *
Обыденному уму свойственны два общих недостатка: недоверие и недомыслие. Человек, живущий по понятиям, ко всему непонятному относится с подозрением – черт его знает, что оно такое, и чего от него можно ждать… Что странно, настороженные обманываются столь же легко, как неосторожные, а умные ошибаются так же часто, как остальные. Если хроническая недоверчивость – мудрость дурака, патологическая предусмотрительность – дурость умника.
Недоверие и недомыслие, сходясь вместе, складываются в житейскую опытность: минус на минус дает плюс. Тем, кто живет не раздумывая, жить проще – они не озадачиваются сложными вопросами человеческого существования. Как у них это получается, пояснил веселый писатель Гилберт Кийт Честертон: Дело не в том, что дураки не способны найти решение; дело в том, что они не способны увидеть проблему. Что, однако, досаднее всего в дураках – склонность утверждать свою дурость в статусе особого мнения. Тот же Честертон отметил любовь простецов к умным разговорам. Круглых дураков тянет к интеллектуальным спорам, как кошек к огню. Мне приходилось попадать в такие спорные ситуации, и всегда несколько участников дискуссии оказывались гораздо глупее, чем может быть человек. Я рассматриваю это высказывание как разумное предостережение, и потому стараюсь не участвовать в публичных дискуссиях. Чтобы не выглядеть большим дураком, чем на самом деле.
* * *
Есть такое понятие у людей, по всем вопросам имеющих свое мнение, но не способных его толком обосновать, – правда сердца. У кого она есть, тому другой не надо. Именно так мы ведем всякую дискуссию – в сердцах. Как резонно утверждал Дмитрий Быков в романе «Остромов, или Ученик чародея», нет на свете такой фигни, из-за которой не могли бы русские люди поспорить. Конфликт убеждений развивается как кризис отношений – с переходом на личности. Основной тезис психологической агрессии активизировал Борис Гребенщиков в песне «Кто ты такой»: – Кто ты такой, чтобы мне говорить, кто я такой? Если выяснение отношений на этом пункте не останавливается, далее следует в морду. Или хуже того…
Вот свежий факт в избитую тему: как сообщается в криминальной хронике, 14 ноября сего года в процессе литературных прений, не договорившись по поводу понятия гиперстрофа, известные поэты Иван Жданов и Виктор Куллэ перешли к поножовщине; в итоге спора один из поэтов оказался в больнице, другой в полиции. Что такое “гиперстрофа”, ни один из них (для протокола) внятно объяснить не смог.
* * *
Каждый, у кого есть собственное представление о порядке вещей, хотел бы многое изменить в мире, чтобы мир соответствовал его мировоззрению, – но менять свои убеждения не хочет никто из тех, кто их имеет. А заиметь идейные убеждения у нас намного проще и легче, чем что-либо другое (кроме, конечно, неприятностей). Хуже всего, когда правда, разделившаяся по взглядам, становится активным фактором политики. На одни и те же вещи разошедшиеся направо и налево люди смотрят с противоположных точек зрения. “Правые” убеждены в своей правоте, и “левые” считают себя правыми.
Писатель Владимир Шаров в цикле эссе под общим заглавием «Искушение революцией» исследует внутреннюю историю русского раздора. В нашей жизни всегда, и сейчас тоже, не много спокойных разговоров, слабых, неуверенных попыток понять друг друга, и наоборот, она до краев переполнена напряженными монологами, страстными и бескомпромиссными… Цель яростных споров одна-единственная: убедить не столько противника, сколько самого себя в том, что ты прав. Правота, наверное, самое страшное и самое мощное в мире оружие. Хочется оспорить последнее утверждение, но не стану; чтобы вражда не разгоралась, не стоит подбрасывать хворост аргументов в пламя полемики.
Македонский писатель Венко Андоновский, чей литературный дар усугублен талантом историка, в глубине национальной почвы усмотрел повреждение нравственного корня социальных отношений. Кто своих недостатков не видит, начинает искоренять недостатки ближнего своего. А кто ближнего не пожалеет, дальнего тем более не пощадит. Вражда распространяется от соседнего двора к соседнему народу как пожар в лесу, иссушенном зноем. Так началась очередная (какая по счету?) балканская война…
Но разве чужой пример чему-нибудь нас учит? Мы-то не такие, как другие недоумки, и будем жить своим умом – сколько его ни есть. И стоять на своем – пока есть на чем стоять. Доколе не вытащат у нас из-под ног Россию. И когда своя земля станет чужой, придется искать правду в тридевятом царстве, тридесятом государстве… если удастся получить визу на въезд и пройти проверку на таможне.
* * *
В наше время, когда охота к перемене мест стала манией, я соглашаюсь куда-то ехать только в том крайнем случае, если вынуждают обстоятельства. Я убежден, что человеку лучше быть там, где он есть, – чтобы в небесной канцелярии, ведающей распределением благодати, надзирающие ангелы не потеряли его из виду. А то ведь как может случиться? – придет к тебе счастье, а тебя дома нет…
Да и надо ли ехать за семь верст киселя хлебать? Жизнь странна везде и всегда, и если всмотреться и вдуматься, окажется, что там, где живешь, чудного и чудного не меньше, чем в любом другом месте. Любая вещь сообразно тому, чем она себя считает, является чудом или беспокойством, всем или ничем, путем или препятствием. Обдумывать ее каждый раз по-новому – значит, обновляя, множить ее. Именно поэтому созерцательный дух, никогда не покидавший своей деревни, имеет в своем распоряжении всю вселенную. Так написал Фернандо Пессоа в «Книге непокоя»; с тех пор, как я это прочитал, оставаясь в той же позиции, каждый раз решаю заново, чем является мое существование – чудом или беспокойством? До вывода не дошел. На пути к себе самое главное препятствие – я сам.
* * *
Следование мысли сродни странствию. Что общего между ментальным и физическим движением – предрасположенность к заблуждению. Еврейский философ Маймонид в XII веке написал большой труд под названием «Путеводитель заблудших» (другой перевод – «Путеводитель растерянных»), прочитав который заблудившиеся в пустыне жизни могут обрести верное направление мыслей. Конечно, лишь те, что смогут разобраться в талмудических тонкостях трактата.
В те же темные времена европейский автор Сантьяго Компостельский написал свой «Путеводитель паломника», отличавшийся точностью и ясностью указаний: Если хочешь попасть из Рима в Иерусалим, двигайся на юг, расспрашивая дорогу. Пожалуй, это единственный путеводитель, который не устареет никогда.
* * *
Продолжая собирать аргументы в обоснование своей житейской инертности, нашел несколько хорошо обоснованных мнений, следующих в том же направлении. Вот одно из них, идущее вразрез многим прописным истинам: Мое мнение о путешествиях кратко: путешествуя, не заезжай слишком далеко, а не то увидишь этакое, что потом и забыть будет невозможно. А если что-либо сидит в памяти слишком упорно, человеку делается сначала не по себе, а потом и вовсе трудно поддерживать свою бодрость духа (Даниил Хармс «Записные книжки»).
Индустрия туризма, построенная на страхе человека застрять в обстоятельствах места и времени, заполняет массовое сознание миражами других мест. Однако оправдание туризма любознательностью не выдерживает серьезной критики: там, куда едет человек отсюда, есть много необычного, но нет ничего необыкновенного. Как сказал Роберт Бертон, великий меланхолик XVII века, если ты видел один мыс, одну гору, одно море, одну реку – ты уже видел все.
Его соотечественник и однофамилец Ричард Бертон, знаменитый путешественник XIX века, был явным холериком – он рассуждал ровно наоборот. Вот уж кто потаскался по миру! пока весь не истаскался… Особенно сэр Ричард любил лезть туда, куда посторонних не пускали – будь то священные обряды, будь то сакральные оргии. В путешествиях по таинственному Востоку путеводителями ему были арабские сказки и индийские трактаты о любви. Из дальних странствий сэр Ричард привез рукопись «Тысячи и одной ночи» и сифилис.
При нынешних возможностях средств массовой коммуникации путешествия теряют прежний резон. Какой смысл в том, чтобы ехать за тридевять земель, чтобы убедиться, что местные достопримечательности в рекламном проспекте выглядят лучше, чем в действительности, а все прочее такое же, как дома, только дороже.
* * *
В послании «К Евгению», адресованном старому другу Евгению Рейну, поэт Иосиф Бродский, не пришедшийся ко двору на родине и прижившийся на чужбине, сетует на однообразие мира, в котором нет другой жизни, кроме грешной, –
Скучно жить, мой Евгений.
Куда ни странствуй,
всюду жестокость и тупость
воскликнут: “Здравствуй,
вот и мы!”…
Анализируя способность дурной тенденции внедряться в любую социальную действительность, тихой сапой захватывая общественное сознание, философ Ханна Арендт ввела в философию парадоксальное понятие банальность зла. Это значит, что опаснее всего не сущее зло, а то, которое воспринимается как присущее окружающей действительности – и потому принимается априори.
Сходный смысл имеет суждение польского философа Рышарда Капущинского: Такова дьявольская природа любого зла: без нашего ведома и согласия оно способно ослепить нас и втиснуть в свои рамки. Самый легкий путь зла – окольный: оно проникает в сердце, обходя моральный закон, через идейные убеждения. А дальше –… (См. выше).
* * *
Согласно Священному Писанию, змей, сущий на древе познания, пообещал людям, впавшим в соблазн любознательности, что, отказавшись от благодати, они обретут мудрость: откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло (Бытие: 3; 5). Адам и Ева вышли из послушания – и лишились божьего расположения: – Плохо жилось у Меня за пазухой, в блаженном неведении добра и зла? ну так идите прочь, живите по своей воле и ищите свою правду…
Хотелось бы знать, знаем ли мы теперь, после семи тысяч лет хождения по мукам, знаем ли мы добро и зло, или только думаем, что знаем? Во всем, что становится жертвой нашей любознательности, обнаруживается скрытый смысл – и ни в чем нет искомой истины. Нет правды на земле… Но не может быть так, чтобы ее совсем не было – где-то она должна быть! Надежда – призрак правды, сущей в ином мире.
Дух сомнений, библейский змей, нашедший убежище в скорбном разуме и поживу в грешной душе, сворачивается в логове головы, чтобы медленно – из века в век – переваривать свою добычу.
Загрузка ...