Иван Алексеевич Бунин: творческие месяцы на острове Капри

Автор: Алексей КАРА-МУРЗА

Остров Капри недалеко от Неаполя – место, прославленное многими литераторами. Однако тема: «Капри Ивана Бунина» почти незнакома русскому читателю. В советские годы ее полностью заслонила собой другая тема – «Капри Максима Горького», излюбленными фрагментами которой стали два приезда к Горькому Владимира Ульянова-Ленина и основание на острове большевистской «партийной школы».

Предисловие

Сами каприйцы тоже внесли свой вклад в развитие «горьковско-ленинской темы»: мемориальные доски украшают все три виллы, где жил «первый пролетарский писатель», а памятник «вождю мирового пролетариата» установлен в одном из красивейших общественных садов Капри.

Между тем, пребывание на острове Капри Ивана Алексеевича Бунина также несомненно требует увековечивания. Бунин прожил здесь в целом больше года и именно здесь, на Капри, написал многие свои выдающиеся произведения. Центром бунинского Капри является отель «Quisisana»: здесь будущий нобелевский лауреат по литературе провел три плодотворнейшие писательские зимы: с ноября 1911 по март 1912 года, с ноября 1912 по февраль 1913 года и с декабря 1913 по март 1914 года. Однако расскажем всё по порядку.

Первые знакомства с Италией

Иван Алексеевич Бунин впервые кратко побывал в Италии в 1904 году – во Флоренции и Венеции. На берегах Неаполитанского залива он оказался в 1909 году, во время большого путешествия с молодой женой Верой Николаевной Муромцевой – выпускницей московских Высших женских курсов, племянницей председателя Первой Государственной думы С.А. Муромцева.

Весной 1909 года Бунины выехали из Одессы, побывали в Вене и Инсбруке, а затем переправились через альпийский перевал Бреннен в Италию, посетили Верону, Венецию, Рим и Неаполь, где остановились в гостинице «Виктория» на набережной залива. Поначалу поездка на остров Капри, который был виден из окна отеля, вообще не планировалась. В своих мемуарах «Беседы с памятью» В.Н. Бунина вспоминала: «Ян (Иван Бунин) не любил предварительных планов; он намечал страну, останавливался там, где его что-либо привлекало, пропуская иной раз то, что все осматривают, и обращая внимание на то, что большинство не видит… Мы съездили в Сорренто и чуть не сняли комнаты… О Капри ничего не было говорено, мы только смотрели на него с нашего балкона, и я, восхищаясь его тонкими очертаниями, спросила: поедем ли мы туда? Ян ответил неопределенно. О Горьком мы тоже не говорили, слишком в те дни было много нового, необычайного. Часто в жизни играет роль пустой случай… Войдя в столовую, мы увидели, что за столиком, где мы эти дни обедали, сидели англичане. Ян рассердился и заявил, что обедать не будет и завтра же покидает отель. Метрдотель очень извинялся, предлагая другой стол, начал называть его «принчипе» (князь), но Ян остался неумолим».

Утром 25 марта 1909 года Бунины без сожаления покинули отель «Виктория» и сели на пароходик, следующий на остров Капри. В.Н. Бунина вспоминала: «Высадившись, мы пошли в ближайший отель, расположенный на берегу, оставили там наши чемоданы, позавтракали, поразившись дешевизной и свежестью рыбы и, отдохнувши с час в отведенной нам комнате, отправились пешком в город». Случайно встретив по дороге падчерицу Горького Катю Желябужскую (дочь М.Ф. Андреевой от первого брака), они узнали, что Горький и Андреева именно в этот день уезжают в Неаполь, и решили их навестить. Горький в то время жил уже на второй своей каприйской вилле – «Villa Spinola», расположенной в конце Via Sopramonte на крутом склоне над Большой бухтой. Обрадовавшись Буниным, Горький посоветовал им до его возвращения поселиться в отеле «Pagano» на Via Vittorio Emmanuele. Сам Горький написал о встрече с Буниными своей первой жене Е.П. Пешковой: «Приехал Бунин с молодой своей женой – женился он на племяннице Муромцева. Ничего, славная и простая. И он такой же, как был, – хороший человек. Несколько постарел – кокетничает этим, но – жив душой и очень радует меня серьезным своим отношением к литературе и слову».

Через несколько дней Горький и Андреева вернулись из Неаполя вместе с А.В. Луначарским – все они тогда были увлечены организацией на Капри «школы» для передовых рабочих-большевиков. В те дни Бунины почти ежедневно бывали у Горького. В.Н. Бунина: «Все наше пребывание, особенно первые недели, было сплошным праздником. Хотя мы платили в «Пагано» за полный пансион, но редко там питались. Почти каждое утро получали записочку, что нас просят к завтраку, а затем придумывалась все новая и новая прогулка. На возвратном пути нас опять не отпускали, так как нужно было закончить спор, дослушать рассказ или обсудить «животрепещущий вопрос»… На вилле «Спинола» в ту весну царила на редкость приятная атмосфера бодрости и легкости, какой потом не было… На обратном пути домой мы почти всегда соблазнялись лангустой, выставленной в окне, и заходили в маленький кабачок. А затем шли по пустынному острову в новые места, и гулко раздавались наши шаги по спящему Капри, когда подымались куда-то вверх. Эти ночные прогулки были самым интересным временем на Капри. Ян становился блестящ. Критиковал то, что слышал от Луначарского, Горького, представлял их в лицах. Сомневался в затевавшейся школе: «Пустая затея!».

Новые путешествия

1 апреля 1909 года Бунины уехали с Капри в Неаполь, а потом на Сицилию, где посетили Палермо, Сиракузы, Мессину и видели страшные последствия недавнего землетрясения. 10 апреля они вернулись на Капри, откуда потом совершили еще поездки в Неаполь и Помпеи. В.Н. Бунина: «Горький делал все, чтобы удержать нас на Капри. Мы просиживали у них иногда до позднего часа. Возбужденные, как и до Сицилии, заходили в кабачок, лакомились лангустой с капри-бианко и шли по спящему, пустынному острову куда глаза глядят. Мне иной раз казалось, что мы не в реальной жизни, а в сказочной, особенно когда мы проходили под какими-то навесами, поднимаясь все выше и выше, выходя из темноты в лунное сияние… Страстную мы провели на Капри и вместе с Горьким видели процессии с фигурами Христа, Марии-девы, слушали пасхальную мессу. На второй день святой мы отправились в Рим, оставив опять чемоданы у Горьких».

22 апреля 1909 года Бунины вернулись из Рима на Капри, а на следующий день уехали в Неаполь и оттуда – на итальянском пароходе – в Одессу. Вспоминая свой первый приезд на Капри, Бунин в августе 1909 года писал Горькому: «С великой нежностью и горечью вспомнил Италию – с нежностью потому, что только теперь понял, как она вошла мне в сердце, а с горечью по той простой причине, что когда-то теперь еще раз доберешься до Вас, до казы (виллы) Вашей и до вина Вашего».

Во второй половине марта 1910 года Бунины снова отправились за границу. Проехали Вену, Милан, Геную, Ниццу; оттуда пароходом в Марсель и далее в Северную Африку – Оран и Бискру. Из Туниса переправились на Сицилию, потом в Неаполь, а оттуда – снова на Капри, где на этот раз пробыли две недели – с 5 по 21 мая 1910 года. Потом, после нескольких дней, проведенных вместе с Горьким в Неаполе, Бунины отправились в Афины, Смирну, Константинополь и далее через Одессу вернулись в Москву.

Первая зима на Капри (1911-1912)

Следующий раз Бунины оказались в Италии в конце 1911 года. Вместе с племянником Бунина, Николаем Алексеевичем Пушечниковым, переводчиком Джека Лондона, Голсуорси, Тагора, Киплинга, они через Берлин, Люцерн, Геную и Флоренцию приехали в Неаполь, а оттуда 1 ноября 1911 года отправились на Капри, где на всю зиму поселились в лучшем на острове отеле «Quisisana» на верхнем этаже с видом на огромный сад и море. И.А. Бунин сообщал в одном из писем друзьям: «Живем мы отлично, отель в очень уютном теплом месте, комфорт хоть бы и не Италии впору. У нас подряд три комнаты, все сообщаются – целая квартира, и все окна на юг, и чуть ли не весь день двери на балконы открыты, слепит солнце, пахнет из сада цветами, гигантским треугольником синеет море».

В этот раз отношения с Горьким были не столь теплыми и доверительными; сам Бунин определил их как «холодно-любезные и тяжко-дружеские». Тогда он писал с Капри брату Ю.А. Бунину: «Что до Красноперого (прозвище Горького), то необходимость ходить к нему выбивает из интимной, тихой жизни, при которой я только и могу работать; мучиться тем, что совершенно не о чем говорить, а говорить надо, имитировать дружбу, которой нету, – все это так тревожит меня, как я и не ожидал. Да и скверно мы встретились: чувствовало мое сердце, что энтузиазму этой «дружбы» приходит конец, – так оно и оказалось, никогда еще не встречались мы с ним на Капри так сухо и фальшиво, как теперь».

В ноябре-декабре 1911 года Бунин закончил в отеле «Quisisana» знаменитую повесть «Суходол», написал рассказы «Хорошая жизнь», «Сверчок» и «Ночной разговор». Писал Бунин очень быстро и тут же отправлял готовые тексты в петербургские журналы. Публикация бунинских рассказов вызвала в России неоднозначную реакцию: черносотенная критика писала, например, что изображение Буниным русской деревни – это «опачкивание народа, поэзия дурных запахов, миллионы блох и вшей, портянки и портянки».

Под новый, 1912 год, Бунин прочел на новой горьковской вилле «Серафина» только что законченный рассказ «Веселый двор». Горький так описал этот вечер в письме Е.П. Пешковой: «С восьми часов Бунин читал превосходно написанный рассказ о матери и сыне: мать умирает с голода, а сын ее, лентяй и бездельник, пьет, пьяный пляшет на ее могиле, а потом ложится под поезд, и ему отрезает ноги. Все это в высшей степени красиво сделано, но – производит угнетающее впечатление… Потом долго спорили о русском народе и судьбах его».

Сохранились воспоминания об этом вечере и жившей тогда на Капри Е. Викторовой: «Пасмурный зимний день. Дует сырой, липкий сирокко (ветер). Свирепо хлещет в окна дождь. В огромном кабинете А.М. (Горького) мрачно, на всем лежит серый отсвет. Кажется холодно, хотя большой камин пылает жарким багровым пламенем. Окна затянуло паром от поданного в кабинет самовара. Повар Катальдо в белом фартуке бесшумно устраивает раскинутый у камина чайный стол. Публики набралось много… Все расположились чинно на диванах и стульях. А.М. сел у камина в свое любимое деревянное кресло, а его место возле стола занял маленький, зеленовато-желтый, похожий на мумию И.А. Бунин… Бунин откашлялся и начал читать… И вот мы все перенеслись из дождливого дня на острове Капри в глухую русскую деревню, утопающую в знойных лучах июльского солнца… Когда Бунин прочел, как распорол бык живот старухе, у А.М. незаметно потекли слезы. Рассказ окончен. Мы все сидели подавленные. А.М. встал, подошел к маленькому Бунину и будто окутал его своей широкоплечей фигурой. «Иван Алексеевич! Ну и хорошо же!.. – восторженно проговорил Горький, обнимая Бунина. – Вот как нужно писать! – обратился он к нам. – Учитесь! Дайте прочту!» Он еще раз перечитал яркие места».

Сам Иван Алексеевич существенно иначе описал этот новогодний вечер на вилле «Серафина» в письме брату: «Под Новый год читал у Горького. Все очень хвалили, сам Горький – сдержанно, намекнул, что России я не знаю, ибо наши места – не типичны, «гиблые места»… Думаю, что Горький полагает, что касаться матерей, души русского народа – это его специальность, он даже Гоголя постоянно толчет с дерьмом за «Мертвые души» – писал Гоголь Ноздревых да Собакевичей, а Киреевского, Хомякова, Бакунина проглядел».

В январе 1912 года Бунины отъезжали с острова на несколько дней в Неаполь, посетили Поццуоли, Помпеи и вернулись на Капри через Сорренто. В феврале Бунин закончил на Капри рассказы «Захар Воробьев» (в котором некоторые критики увидели «новый пасквиль на Россию») и «Игнат» (который вышел с задержкой и купюрами по причине того, что издатель нашел в тексте «некоторую рискованность положений и описаний»).

13 февраля 1912 года на Капри неожиданно прибыл Федор Иванович Шаляпин с женой И.И. Торнаги. Находясь на гастролях в Монте-Карло, он неожиданно решил посетить на Капри старинных друзей – Ивана Бунина и Максима Горького и отплыл из Канн на личной яхте известного промышленника и политика М.И. Терещенко (будущего министра иностранных дел Временного правительства). Остановился Шаляпин на вилле Горького «Серафина», но посещал и Буниных в отеле «Квисисана». В один из последних вечеров на Капри Шаляпин познакомил слушателей с оперой Мусоргского «Хованщина», виртуозно исполнив не только свою партию – Досифея, но и все остальные, включая женские.

1 марта 1912 года Бунины уехали с Капри. Несколько дней они провели в Неаполе, а потом отплыли на корабле через Бриндизи и остров Корфу в Патрас. Осмотрев Афины и еще несколько греческих городов, они вернулись в Россию.

Вторая зима на Капри (1912-1913)

В конце 1912 года Иван и Вера Бунины снова отправились в Италию. Побывали в Венеции и Риме, а 29 ноября приехали на Капри, чтобы провести там еще одну зиму. С дороги, в предвкушении новой встречи с островом, где ему так хорошо работалось, Бунин писал: «Домой, домой, в Вязьму, в Вязьму!». А Вера Николаевна, в свою очередь, отметила в одном из писем: «Приехав сюда, почувствовали мы великое успокоение; совсем как дома». И на этот раз Бунины (опять вместе с Н.А. Пушечниковым) поселились в отеле «Quisisana», заняв на этот раз четыре комнаты. Уже к концу года Бунин закончил на Капри несколько новых рассказов – «Князь во князьях» (в черновом автографе – «Лукьян Степанов»), «Преступление» («Ермил»), «Вера» («Последнее свидание»).

21 февраля 1913 года, после очередных гастролей в Монте-Карло, на Капри снова приехал друг Буниных Ф.И. Шаляпин (на этот раз с новой женой М.В. Петцольд). 23 февраля, остановившийся на этот раз в каприйской гостинице «Splendid» Шаляпин дал в ресторане отеля обед в честь И.А. Бунина; после обеда Шаляпин читал пушкинского «Дон-Жуана», отрывки из «Моцарта и Сальери»… Через два дня Бунин устроил ответный обед в ресторане отеля «Quisisana».

И.А. Бунин вспоминал позднее: «Мы дали обед в честь его приезда, пригласили Горького и еще кое-кого из каприйской русской колонии. После обеда Шаляпин вызвался петь. И опять вышел совершенно удивительный вечер. В столовой и во всех салонах гостиницы столпились все жившие в ней и множество каприйцев, слушали с горящими глазами, затаив дыхание… Когда я как-то завтракал у него в Париже, он сам вспомнил этот вечер: «Помнишь, как я пел у тебя на Капри?» Потом завел граммофон, стал ставить напетые им в прежние горды пластинки и слушал самого себя со слезами на глазах, бормоча: «Неплохо пел! Дай бог так-то всякому!»

В январе-феврале 1913 года Бунин написал на Капри несколько рассказов – «Жертва» (в первоначальной редакции – «Илья Пророк»), «Будни» («На погосте»), «Всходы новые» («Весна») и «Последний день».

1 марта 1913 года Бунины решили переменить обстановку и переехали в горную часть острова, Анакапри, в отель «Caesar Augustus». Иван Алексеевич и там плодотворно работал: в Анакапри написаны рассказы «Иоанн Рыдалец», «Худая трава», «Лирник Родион», «Сказка». 6 апреля Бунины уехали с острова.

В интервью одной из московских газет Бунин рассказал о своей второй каприйской зиме: «Я очень однообразно провел зиму, прожив всю сплошь на острове Капри. Пришлось очень много работать: к этому там располагает тамошняя жизнь. На этой скале, торчащей среди синего моря и голубого прозрачного неба, много уюта, простоты, нет сутолоки, шума, а я все это очень ценю. На Капри мало живет народа. Единственный человек, с кем встречался постоянно, – это Алексей Максимович Горький. Вот уже вторую зиму я провожу с ним вместе».

Третья зима на Капри (1913-1914)

В конце декабря 1913 года Бунины в очередной раз приехали на Капри, предпочтя на этот раз хорошо знакомый отель «Quisisana». В эту, третью по счету, каприйскую зиму Буниным были написаны рассказы «Святые», «Весенний вечер», «Братья». В конце марта 1914 года Бунины покинули Капри и уехали в Россию через Рим и Зальцбург.

С тех пор И.А. Бунин более не бывал на Капри. Однако к «каприйскому периоду» творчества можно с полным правом отнести и один из его безусловно лучших рассказов – «Господин из Сан-Франциско» (в первой редакции «Смерть на Капри» – по прямой аналогии со знаменитой венецианской новеллой Томаса Манна). Основное действие рассказа, написанного Буниным вскоре после отъезда из Италии, разворачивается сначала в Неаполе, а затем в том самом каприйском отеле «Quisisana», где в 1910-х годах подолгу жили Бунины.

В середине 1910-х годов И.А. Бунин написал и ряд своих замечательных «неаполитанских стихов», два из которых посвящены острову Капри.

КАПРИ

Проносились над островом
зимние шквалы и бури
То во мгле и дожде,
то в сиянии яркой лазури,
И качались, качались цветы за стеклом,
За окном мастерской,
в красных глиняных вазах, –
От дождя на стекле загорались
рубины в алмазах,
И свежее цветы расцветали
на лоне морском.
Ветер в раме свистал, раздувал
серый пепел в камине,
Градом сек по стеклу – и опять
были ярки и сини
Средиземные зыби, глядевшие в дом,
А за тонким блестящим стеклом,
То на мгле дождевой, то
на водной синевшей пустыне,
В золотой пустоте голубой высоты,
Все качались, качались
дышавшие морем цветы.
Проносились февральские
шквалы. Светлее и жарче сияли
африканские дали,
И утихли ветры, зацвели
В каменистых садах миндали,
Появились туристы в панамах
и белых ботинках
На обрывах, на козьих тропинках –
И к Сицилии, к Греции,
к лилиям божьей земли,
К Палестине
Потянуло меня…
И остался лишь пепел в камине
В опустевшей моей мастерской,
Где всю зиму качались цветы
на синевшей пустыне морской.

КАПРИЙСКИЙ ГРОТ

Волна, хрустальная, тяжелая, лизала
Подножие скалы, –
качался водный сплав,
Горбами шел к скале, –
волна росла, сосала
Ее кровавый мох, медлительно вползала
В отверстье грота, как удав, –
И вдруг темнел,
переполнялся бурным,
Гремящим шумом звучный грот
И вспыхивал таким лазурным
Огнем его скалистый свод,
Что с криком ужаса и смехом
Кидался в сумрак дальних вод,
Будя орган пещер
тысячекратным эхом,
Наяд пугливый хоровод.

Послесловие

В истории русской литературы так и осталось загадкой, как умел Бунин, живя на Капри, в дорогом отеле с видом на море, писать и писать столь «тяжелые рассказы» из русской жизни. В 1947 году известный русский писатель-эмигрант М.А. Алданов, пытаясь проникнуть в тайну этого парадокса, прямо спрашивал об этом в письме к Бунину: «Но какой вы (по крайней мере, тогда были) мрачный писатель! Я ничего безотраднее этой «Хорошей жизни» не помню в русской литературе… Да, дорогой друг, не много есть в русской классической литературе писателей, равных вам по силе. А по знанию того, о чем вы пишете, и вообще нет равных; конечно, язык «Записок охотника» или чеховских «Мужиков» не так хорош, как ваш народный язык… Нет ничего правдивее того, что вами описано. Как вы все это писали по памяти иногда на Капри, я просто не понимаю. По-моему, сад, усадьбу, двор в «Древнем человеке» можно было написать только на месте. Были ли у вас записные книжки? Записывали ли вы отдельные народные выражения (есть истинно чудесные, отчасти и по неожиданности, которой нет ни у Тургенева, ни у Лескова)?».

Бунин ответил Алданову: «Что иногда, да даже и частенько, я «мрачен», это правда, но ведь не всегда, не всегда… Насчет народного языка: хоть Вы и жили только в волынской деревне, – и как жили, бог мой! – такой писатель, как вы, с таким удивительным чутьем, умом, талантом, конечно, не может не чувствовать правды и языка великорусского, и пейзажа, и всего прочего. И опять я рад вашим словам об этом. Только я не понимаю, чему вы дивитесь. Как я все это помню? Да это не память. Разве это память у вас, когда вам приходится говорить, например, по-французски? Это в вашем естестве. Так и это в моем естестве – и пейзаж, и язык, и все прочее… И клянусь вам – никогда я ничего не записывал… Клянусь, что девять десятых этого не с натуры, а из вымыслов: лежишь, например, читаешь – и вдруг ни с того ни с сего представишь себе что-нибудь, до дикости не связанное с тем, что читаешь, и вообще, со всем, что кругом».