«Каждый родился стайным»

Автор: Елена Яворская

Елена Яворская – член Союза литераторов, автор сборников стихов и малой прозы, романа «Орловский рубеж»
(в соавторстве с Александром Воронковым), книг по истории Орла для детей
и подростков.

* * *
Я пыталась стать простой
и правильной,
Но не шла – карабкалась по гравию.
А Простые взглядами буравили
Спину мне – мол, держишься не очень.
А Простые что-то там буровили:
Надрываться, дескать, по здоровью ли?
И потом с ужимками, с присловьями
Наставляли: там-де покороче.

Вот короткий путь, мощеный корками
Дум чужих, подсохнут – будет камень,
Разграничен вехами топорными
И усеян мертвыми ростками.

Но зато – прямее и надежнее,
А в конце… надежда, ты ведь
ждешь меня,
Поедешь сама лесными стежками,
Приведешь туда, куда мне надо?
А ростки шуршат потустороннее:
Что-то ты, подруга, проворонила!
Вон твоя мечта – попробуй тронь ее,
Обернется демонами ада.

Да. Простыми. Жалостливо-жалкими.
Вмиг сожгут да имя порастреплют.
Не взойдешь ни хмелем, ни фиалками –
Не растут цветы на этом пепле.

Так что – оглянись. Душой окрепни.
И – ползи. По осыпи, по щебню.
И – ползи. По насыпи, по гравию.
Сотворяй земную биографию.

* * *
Время – болезнь похлеще
кори, чумы и тифа.
Ядом и серой плещет.
Спрячься внутрь коллектива.
Будь наравне со всеми –
то есть немножко выше.
Ты ж не чужое семя,
ты ж золотой, не рыжий.
Бытом не заболочен,
славен повадкой львиной.
Прочие – оболочка,
ты – сердцевина.
Только себе не лги, не
первый ты. И не сотый.
Каждый слагает гимны
только своим высотам.
Ты подустал в колоде,
будто всю жизнь – в колодках.
Время звенит-колотит
вечный призыв: за водкой!
Ты заводной игрушкой
топаешь по кратчайшей.
Где-то мятутся души.
Где-то вскипает чайник.
Тянутся люди к людям
и к пирогам горячим.
Время поблекший лютик
в старом альбоме прячет,
прячет простые тайны –
искры костра в метели.
Каждый родился стайным.
Каждый давно потерян.

* * *
Ну что ж ты, Ваня!
Ну зачем ты, Ваня,
в привычке разрушать до основанья
все отрекался, прятался, искал?
И вот – с унылой трещинкой бокал,
шедевр пивного околоискусства,
а в глубине – кошмар, каверна, скверна.
Она растет, она уже безмерна,
блестит фальшивым золотом оскал.

Не верь глазам. Передают изустно:
все страхи околели и зарыты,
и хищно торжествует дольче вита,
готовя пир для грифов и гиен,
рубя бессонно уголь для геенн…
Цена словам – всего одна гиена.
Подсчет весьма надежен, хоть и груб.
Ушел в отставку Неразменный Рубль,
и закрутил роман с какой-то Йеной.
и полетел куда-то на восток.
Сенсация для шоу. Шок. Восторг.

А Ваня возле телека прилег,
поглаживая тощий кошелек.
Ногами на закат, башкой к рассвету,
авось благая дума осенит.
И вот – вскричал:
– Карету мне, карету!
Махнул полштофа
и умчал в зенит.
В Камелоте
Нынче утро больное, нервное,
а заря отчего-то – клочьями.
Ланселот приходил к Джиневре
прошлой ночью.

Полстолицы его искало,
молодца, наглеца, позера.
Может, он затаился в скалах?
Может, выехал на озера?

Королева молчит в платочек
В окружении злого ропота.
А король в изреченьях точен…
что ж приказывать не торопится?!

Повздыхав, отслужили требу.
(Что-то требовать – ох, не впору.)
Заказали два метра крепа –
обрамление к приговору.

Но…
заря все к Артуру ластится,
без холуйства и без манерности…

Жаль того, кто достоин власти,
но, увы, недостоин верности.

* * *
Ну, довольно! Не дави на жалость.
Я жалеть упавших не умею.
Чтобы радость новая рождалась,
собираю души, как камеи.

Собираю души, будто камни
на чужих нетоптаных дорогах.
Это – друг проверенный и давний.
Это – брат, заботливый и строгий.

Собираю души, как осколки
примитивных каменных орудий.
Главы книг. Мечты и кривотолки,
что остались от забытых судеб.

Так не плачь, попутчик! И – смелее,
не споткнешься, путь давно расчищен…
… Я жалеть упавших не умею.
Я – как ты. Потерянный и нищий.
Я – ищу. Меня никто не ищет.
Медовое
Когда же закончится дело хоть
чьей-то победой?
Война, допивай же скорее свой
горький глоток,
а после – мотай в Заполярье,
там базой заведуй,
медведям высоких широт
поставляя медок.

А мальчик, который сто лет
наводил переправы,
под шквальным огнем
в мироздании дыры латал,
хлебнет наконец-то медовой
весенней отравы,
о ней он когда-то в рассказе… нет,
в сказке читал.

Героем – бывал. Да, по счастью,
остался босотой.
Придет по-простому,
без фортелей книжных и фраз.
Девчонка руками всплеснет –
и посыплются соты.
И ладно. Теперь ни к чему
набирать про запас.
Если
Хорошо, если – к звездам, пусть
даже сквозь горе и тернии.
Хорошо, если черные полосы кто-то
пролачил.
Ну а Рыбка на нерест ушла,
и ничто не потеряно,
и удача пока над разбитым корытом
не плачет.

Хорошо, если в серых полях,
среди тлена и воронов,
ты отважнее стал, и людей
по-особому понял,
и ценой недешевой обрел доброту
непритворную.
Это верное средство от лютой тоски
и запоя.

Хорошо, если ты одолел и мороки,
и мороки,
Королевичем был даже в грязной
посконной рубашке.
Ну а коль пуст карман, и китайские
треники дороги,
и последний дьячок вымогает
барашка в бумажке?
Хороши виражи, если просто идут
испытания,
а потом – ну давай же, лети,
вот надежные крылья.
Ну а если вся жизнь – только
циклы спанья и питания?
Самолетик на полке ветшает
и чахнет от пыли.

В хату с краю, дружок, безопасней
ходить по обочине.
И поплакаться можно: глядите,
изгваздал обувку!

Открываешь кладовку – беда!
Твое счастье просрочено!
… Но пригодно вполне. Если тонко
намазать на булку.
Дубина
… Он схватил ее, слов не тратя,
самый сильный, почти любимый…

Третий лишний подкрался сзади.
Не один, а вдвоем с дубиной.
С ним судьба поделилась щедро,
чем могла, – привела к победе.
Он, пыхтя, приволок в пещеру
двух красоток и клык медведя.
Палку грозную в изголовье
он пристроил – гляди! большая!
Кто-то сетью удачу ловит,
но не проще ли – оглушая?

А удача годится в пищу
бледной деве по кличке Клио.
На скрижалях дубиной пишет.
Ей стилом выводить – тоскливо.

Все, что было с приставкой «гипер-»,
понемногу сошло на «гипо-».
Внук дубинки, тщедушный скипетр,
перманентно болеет гриппом.
Он в музее. На карантине.
Под стеклом на атласе алом.
Но преград ему нет и ныне.
Ведь старушка преград не знала…