Автор: Владимир Ермаков
Чтобы защитить творчество Юрия Коваля от обвинений в уклонении от действительности, нет нужды опровергать эти обвинения; достаточно пожать плечами – пусть так; ну и что?
1. Скрип ватерлинии
Писатель, художник, бард, отчасти сказочник, отчасти кудесник, он всячески уклонялся от серой рутины, которую большинство современников полагало общей судьбой, но его протест против установленного порядка был не скандалом, а праздником. Эпиграфом к творчеству Юрия Коваля могла бы стать строфа Осипа Мандельштама –
Только детские книги читать,
Только детские думы лелеять,
Все большое далеко развеять,
Из глубокой печали восстать.
Именно так! И если его противление обыденности – мятеж, то не бесчинство от отчаяния, а восстание из печали.
Успешно пережив недолгий период относительного забвения, книги Юрия Коваля уверенно возвращаются в первый ряд современной классики. Кроме переиздания его собственных произведений, к 80-летнему юбилею, до которого он много не дожил, вышла «Ковалиная книга» – свод воспоминаний его современников, проникнутых радостью о том, что он был таким, как был, и печалью от того, что ушел так рано.
В чем магия его книг, сказать трудно. Искусство = мастерство + волшебство; первому, при наличии способностей, можно научиться, а второму невозможно. Вот хотя бы фраза, которой открывается роман «Суер-Выер»: Темный креп-
дешин ночи окутал жидкое тело океана. Это же литература per se (в чистом виде)! Из некоторой растерянности, в которую вводит читателя такая романтическая метафоричность, выводит нарочитая ироничность второй строки: Наш старый фрегат «Лавр Георгиевич» тихо покачивался на волнах, нарушая тишину тропической ночи только скрипом своей ватерлинии. Скрип ватерлинии становится камертоном всего текста, раблезианского опровержения вырожденной действительности.
«Суер-Выер», opus magnum (главный труд) Юрия Коваля, писался сорок лет и окончился незадолго до кончины автора. Окончился сам собой, исчерпав все мыслимые и немыслимые вариации лирического гротеска. Эта ерническая фантасмагория, изощренная по сюжету и изысканная по языку, посвящена Белле Ахмадулиной. Ей же посвящена повесть «Самая легкая лодка в мире», прекрасная и напрасная попытка достижения недостижимого.
Что еще, кроме названного выше, я люблю у Коваля? Сатирическую пастораль «Чистый Дор». Детективную трилогию «Приключения Васи Куролесова» – три уморительных триллера, пародирующие роман воспитания. Ностальгический цикл рассказов «Листобой». Конечно, «Полынные сказки». Одним словом – все. Но с особо теплым чувством отношусь к повести «Недопесок», которую впервые читал много лет назад, деля удовольствие от чтения с малолетней дочерью.
В середине нынешней зимы, поздними вечерами, с душевной легкостью впадая в состояние книжного блаженства, я нарочито медленно перечитывал эту удивительную книгу (только детские книги читать…) – и чем ближе к концу, тем медленнее, чтобы подольше оставаться в зоне ее благотворного влияния. Повесть о песце по кличке Наполеон Третий не повесть вовсе, а тем более не сказка и не притча; эта вещь не поддается жанровому определению – это такая ковалиная книга: особый вид художественной прозы, в котором никто, кроме Коваля, работать не может. Поэт Арсений Тарковский назвал «Недопеска» одной из лучших книг на свете – и это, пожалуй, самое верное определение ее жанра.
Побег несовершеннолетнего песца (недопеска) из родной зверофермы есть бегство от действительности и в буквальном, и в переносном смысле слова. Зверек спасается от участи, уготованной людьми, которые будут заботливо содержать его в теплой клетке и регулярно питать кормовой смесью, а потом (без жалости и без жестокости) снимут с него шкуру – на шапку для какой-нибудь модной дамы. C’est la vie (такова жизнь) – равно суровая и к зверям, и к людям. Но и люди, и звери бывают разные. Одни примиряются с данностью, другие нет. Одним хочется отвернуться от неотвратимого, другим – бежать от неизбежного.
В социальной психологии бегство от действительности (только детские думы лелеять…) обозначается ученым словом эскапизм. Это далеко не всегда проявление душевной слабости, как полагают психологи. Собственно говоря, христианское учение есть не что иное, как обустроенное в теологическом плане стремление уйти из грешного мира в Царство Божие. Недопесок, не способный мыслить такими сложными категориями, стремится на Север – туда, где темный крепдешин ночи расцвечен волшебными сполохами северных сияний. Отловленный и возвращенный в клетку, через месяц недопесок снова сбежал. Последняя строчка повести оставляет финал открытым: На этот раз он нигде не задерживался и наверняка добрался до Северного полюса.
Повесть заполнена занятными событиями. Вроде ничего особенного, но все незначительное представляется как нечто необыкновенное. Повесть населена колоритными индивидами. Сюжет движет заглавный герой, недопесок Наполеон Третий, но смысл происходящего с ним определяют персонажи, которые встречаются ему на пути: малолетний фантазер Леша Серпокрылов и Вера Меринова, девочка с характером; вредная шавка по кличке Полтабуретка и благодушная цепная собака Пальма; учитель рисования Пал Сергеич и колдун старик Карасев. А также другие существа, всевышней волей автора условно существующие в придуманной деревне Ковылкино и наделенные чудесной очевидностью. В гармонии литературного текста все действующие лица: и люди, и звери – художественные образы, наделенные своеобразием; who is who (кто есть кто) решает не биология, а мифология воображаемого мира, созданного вышней волей его творца. То есть автора. Ибо автор, как и положено творцу, всемогущ, всеведущ – и всеблаг.
На поздних фотографиях у Юрия Коваля улыбка Будды, однако обетование безмятежности в этой улыбке, наполовину блаженной, наполовину болезненной, оттенено грустью. Он знает, что бессмертен, но умирать все равно не хочется. В предвечной тьме, окружающей нашу жизнь непроницаемой завесой, автору «Суер-Выера» слышится скрип ватерлинии. Это за ним…
2. Свет в окошке
В афише театра «Свободное пространство» новелла: спектакль по пьесе Виктора Ольшанского ЗИМЫ НЕ БУДЕТ! – современная сказка в двух действиях. Автор спектакля Лариса Леменкова сняла в заглавии восклицательный знак (вероятно, чтобы снять пафос) и поменяла подзаголовок; в афише значится: ЗИМЫ НЕ БУДЕТ фантасмагория для детей от 12 до 100 лет. Поскольку я вхожу в эту возрастную категорию, меня пропустили без вопросов. Так я попал на этот спектакль. И радовался по-детски, что довелось на него попасть.
Фабула проста. В брошенном фургоне живет старая женщина, оказавшаяся лишней в семье сына. Бедствующая на обочине жизни, сердобольная тетя Паша (Нонна Исаева) взяла на иждивение трех неприкаянных котов. Одноглазый (Сергей Козлов), Тощий (Валентин Тюрин) и Рыжий (Владимир Козловский) стали ее семьей. А потом к ним прибилось еще одно кошачье существо – легкомысленная молодая особа, получившая кличку Новенькая (Ольга Виррийская). Жить им нелегко, но жить можно. Все бы ничего, да зима на носу, а в бедном жилище власти отключили освещение, а с ним и отопление…
Сюжет разворачивается в камерном пространстве, образованном лаконичной сценографией, но в нем вполне хватает места для театрального события. С первой мизансцены спектакль вовлекает зрителей в свою виртуальную реальность – не столько в действие, сколько в переживание. Смотреть на то, как четыре кошки стараются разобраться в запутанных отношениях людей, грустно и смешно.
Самое главное в спектакле – игра актеров. Особенно ответственная задача у тех, что изображают зверей. Пластика дворовых котов и грация их подружки органичны и артистичны одновременно; диву даешься, как обратимы кошачесть и человечность в природе артиста… (Можно подумать, что наши актеры стажировались в Риме, в кошачьей колонии на площади Torre Argentina, чья независимость подтверждена муниципалитетом.)
Какие характеры! Все по Станиславскому – у каждого персонажа своя биография. Крутой котяра Одноглазый, стоик и скептик, немало повидал на своем веку (сначала двумя глазами, а после неудачного любовного приключения одним), оттого в его житейской мудрости много печали. Тощий – критический реалист; по его убежденному мнению, единственно, что есть хорошего в этом мире, – рыба: рыба вообще и каждым перепавшим кусочком. Рыжий – субъективный идеалист; в отличие от сотоварищей, он верит в людей, потому что некогда был домашним котом и долго надеялся вернуться домой – в утраченный рай с урчащим холодильником и теплым местечком в хозяйской постели. Тем тяжелей его разочарование в людях. Если бы не тетя Паша, Рыжий стал бы человеконенавистником.
Тем более что, наблюдая homo sapiens (человека разумного) в среде обитания, городские звери видят достаточно оснований для сомнений в гуманизме как таковом. Банальное жлобство Пети, сына тети Паши (Михаил Неженцев), и вопиющее убожество его жены Молчидуры (Ольга Чибисова) выражены так достоверно, что глядя на них, становится стыдно за людей. Автомобиль Фордфокус (Андрей Григорьев) вызывает куда больше симпатии.
Впрочем, хороших людей все же больше. Хотя хорошим людям жить труднее. Милиционер Вася (Олег Семичев) как представитель власти должен действовать по закону, а как человек хочет поступать по совести. Он получил распоряжение выжить тетю Пашу из незаконно захваченного помещения и теперь изыскивает возможность помочь ей выжить в сложившихся обстоятельствах. А обстоятельства более чем неблагоприятные. Своей деревенской подруге, Паше Маленькой (Маргарита Рыжикова), Паша Большая объясняет свое положение как безвыходное: и тут невмоготу, и податься некуда.
В центре этого странного мира стоит Дерево, одержимое осенью (Валерия Жилина). Его сезонное облетание становится камертоном энтропии, разрушающей неустойчивый порядок вещей. Когда с дерева опадут все листья, настанет зима. Чтобы отсрочить и отвратить ее приход, кошки вешают облетевшие листья обратно на ветки. Что с них взять? Кошки не изучали ни физику, ни биологию; но ведь и люди в трудных обстоятельствах надеются на чудо…
И вот последняя мизансцена. Паша Большая садится на скамейку. Кошки устраиваются рядом, стараясь занять местечко получше, и прижимаются к тете Паше; они согревают ее – и подставляют бока и животы, чтобы их гладили, и постанывают от радости и удовольствия. Остановись, мгновенье, ты прекрасно!
ПАША БОЛЬШАЯ. Как тепло… Можно подумать, что зимы не будет.
Они сидят тихо-тихо. Звучит музыка. Падает снег…
Так кончается пьеса. Но не так кончается спектакль. Не изменив ни одной буквы в тексте, режиссер переменил тональность финала. Падает снег! Значит, зима все-таки будет. Чуда в природе не свершилось. Но в жизни оно возможно. Где-то за сценой милиционер Вася добился, чтобы “кошкин дом” вновь подключили к сети. И вот возле дома загорается фонарь, а в доме лампа. Значит, в бедном жилище тети Паши будет работать обогреватель. Зима будет, но в ней не будет беды. А будет свет в окне ветхой лачужки, и кошка на окошке. (Поправка: одна кошка и три кота.)
Я прошу прощения у театра за спойлерство (раскрытие содержания); я с легким сердцем позволил себе некоторое нарушение правил рецензирования, поскольку могу заверить потенциальных зрителей, что это спектакль из того ряда театральных постановок, которые можно пересматривать из раза в раз с непреходящим удовольствием, даже зная каждую мизансцену по репликам и жестам.
После спектакля публика расходилась неохотно; благодарные зрители словно тянули время, охорашиваясь перед зеркалами и переговариваясь с знакомыми, – казалось, что неосознанно для себя они ждут чего-то еще. Может быть, чуда? А вдруг в завершение фантасмагории из представленных образов в фойе материализуются сценические персонажи: Одноглазый, Новенькая, Тощий, Рыжий, которых можно будет пожалеть и погладить, а если у кого есть с собой осетрина второй свежести, купленная по акции, без всякого сожаления отдать ее этим необыкновенным существам. Таким несхожим между собой и так похожим на нас.
Что такое театр? Каких только глупостей не нагородили теоретики, пытаясь дать ответ на этот вопрос. Хочется добавить еще одну… Театр – волшебное окно, открытое в свободное пространство, спрятанное в глубине обыденного, заполненного суетой; заветное место, куда – осознанно или интуитивно – стремится лучшее, что есть в нас. Говоря метафорически, всякое искусство – свет в окошке. Особенно в темные времена.
Загрузка ...