Автор: Александр СУВОРОВ
Поэт Владимир Переверзев стоит наособицу в современном литературном мире. Его талант самороден. О таком писать непросто. Как истинный художник он не вписывается ни в какую графу классификации, не принадлежит, как правило, всерьез ни к какому литературному клану или идеологическому лагерю. Большой Поэт всегда находится вне установленной иерархии. Просто у него свой собственный, царский путь в жизни и творчестве, и эта творческая судьба ведет человека, вверившегося ей всецело, только ей одной ведомым путем.
Из общей массы, движущейся в течении неостановимого литературного процесса, Переверзева выделяет то, что он изначально, практически с первых своих стихотворных строк, явился в русской поэзии как светлая и духовно ясная личность. Его стихи проливаются, как ровное и ясное озарение среди безвременья. В его творчестве не было ни модернистских изысков «литературного левачества», ни смуты, ни мятежа, ни унылой, беспросветной депрессивности, а была, прежде всего, та возвышенная, спокойная мудрость, которая единственно позволяет мужественному сердцу без смятения и предательского трепета встретить все жизненные испытания. Он словно бы все, что должно было случиться с нами и страной в последующие годы, знал заранее, потому и писал со спокойной твердостью:
Но если смотреть, не мигая,
Сквозь эту свинцовую мгу,
Почудится, верно, другая
Россия на том берегу.
(«Чьи ангелы там пролетели…»)
Он остался неразгадан при жизни. Много у нас на Руси поэтов непознанных, не явившихся миру, тех, про кого Пушкин писал: «Блажен, кто молча был поэт…», и еще больше неизвестных, непрославленных святых. Владимир Переверзев – поэт, еще не прочтенный по-настоящему и не расслышанный при жизни. Он написал стихи, достойные прозвучать на всю Россию, войти в каждый дом и под каждый кров. Он всегда болезненно переживал о нашей духовной разделенности провинциальной, «нутряной» России от высокоумного и блистательного столичного творческого бомонда, бессильного и бесплодного, прекратись к нему приток жизненных соков от русской земли. Читать иные его строки все равно как пить дорогой, выдержанный коньяк. Вот, скажем, таково волшебство звуков в стихотворении «Деревушка»:
Словно осторожною рукою
Кто-то тронул сонные дома,
И за вечереющей рекою
Прокатились тихие грома.
Далеко, как будто бы телегу,
Тяжело нагруженную, вброд,
По камням, в преддверии
ночлега
Конь уставший медленно
везет.
Переверзеву присуще редкостное среди нынешних поэтов чувство священнодейства Слова. К поэтическому образу он подходит как к сокровенной, предвечной тайне, поэтому нередко огонь духовных миров дышит в его строке, где будто бы бьется тонкая младенческая жилка живой жизни. Да, в жизни сильно эстетическое начало, воспетое еще Платоном и Ницше, но одною красотой не спасется мир, она страшна в своей явленной воочию силе, как лицезрение самого Бога. Красота так же испепеляет, сжигает дотла человека-творца, который пытается совладать с ней, взнуздать, как норовистую кобылицу, и скольких уже испепелила она… Но только ради таких самоизрекающихся, потаенных смыслов и стоит писать стихи, ведь настоящее всегда пишется кровью:
Нет, не сейчас, когда-нибудь
потом
Мы тоже станем не дождем,
так снегом.
Наш дом – земля, и небо
тоже дом,
Как хорошо на землю падать
с неба.
(Н. Тарасову)
Этого поэта трудно сопоставить с кем-либо из современных ему поэтов, и все же наиболее родственной Переверзеву как по творческому дарованию, так и по мировоззрению можно назвать поэтическую лиру Алексея Прасолова. У обоих, без сомнения, тютчевские корни творческого бытия. Эти стихи словно дышат пламенным хаосом первозданной природной стихии в ее еще прачеловеческом, доадамовом бытии. В образах обоих поэтов нередко явственно светят сполохи того предвечного, первозданного «Слова, Которое было у Бога и Которое Было Бог» (Ин.1,1). К этому обращена строка Пушкина «Глаголом жечь сердца людей». И это высшая похвала Переверзеву как поэту.
С другим современником, Николаем Рубцовым, Переверзева роднит то, что он, один из немногих в русской поэзии, смог услышать своей вещей душой, может быть, даже подслушать, тот тихий материнский шепот святой русской земли, ее то светлые, то печальные напевы, разлитые во всей нашей природе и даже в самом отдаленном, затерянном уголке населенной русским человеком земли, в самой крохотной деревушке, или у ночного охотничьего костра, или среди поздних рыбачьих разговоров, ибо все это живо до сих пор, вопреки всем наветам наших недругов, лишь благодаря материнскому благословению Небесной Руси и ее святому предстательству.
Февральский снег темнее
к ночи,
Зато светлее небосвод.
Когда заснет последний
кочет,
Звезда зеленая взойдет.
Как не услышать здесь исповедальной рубцовской интонации – «Тихая моя Родина…»? Или же в таких строках: «Как пойманная рыбина, колотится/ Студеная звезда на дне бадьи», – сравни у Рубцова с образом «звезды, смотрящей в полынью»…
Любого тронут за сердце простые и незатейливые, как детская песенка, строчки:
Рощица в желтой оправе,
Сено в осеннем стогу.
Каждый и в силе, и в праве,
И в неоплатном долгу.
(«Тополя тень у колодца…)
И словно бы продолжение, раскрытие этой темы всеобщего родства слышим и у Рубцова:
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
Будто бы происходит разговор двух поэтов, где и как – неведомо, но он происходит, и эти строки тому свидетельство.
Кажется, все трое они, Переверзев, Прасолов и Рубцов, дышали одним воздухом исконной Руси, чудесно прорвавшимся в ту пору в какую-то неведомую расселину среди застойных лицемерных времен всеобщего двоемыслия. Просто некая непостижимая отдушина открылась русскому сердцу напоследок – перед целой чередой последовавших затем исторических и человеческих катастроф.
Пребывая своим внутренним творческим существом как бы в «ореоле недосягаемости», в сфере таинственного, где совершается всякое истинное творчество, Переверзев в то же время исключительно социален, открыт общественной жизни, что вообще-то по нынешним временам редкость даже длябольших, всенародно прославленных писателей, перед которыми теперь наглухо закрыт выход к широкой аудитории в средствах массовой информации.
Его телевизионная публицистика несет в себе главные идеи из русского патриотического арсенала, который в целом остался неизменен еще со времен Ивана Ильина. Деятельность Переверзева на телевидении и в прессе воспринимается ныне как необходимое служение, как исполнение долга перед Россией, к которому обязывает человека всякий творческий дар. Ибо все лучшее, что в нем есть, человек, да и всякая земная тварь Божия, должен употребить во славу Господню и на благо родной земле – и песни, и труд, и цветы, и милостыню от чистого сердца, и стихи, и само радостное цветение жизни…
Переверзев не был, конечно, ни профессиональным философом, ни идеологом (как это нередко бывает сейчас, человек по одной своей должности становится профессиональным политиком-патриотом, включенным в патриотическую номенклатуру, как будто это возможно на деле – профессионально любить свою родину, быть высокооплачиваемым специалистом по любви к своей матери, а той – за хорошее вознаграждение мастерски любить своих чад…). И в той информационной войне, которая ведется сейчас против всех нас, он имел самое высокое и почетное звание солдата – защитника Родины.
Здесь надо намертво
держаться,
Корням уродливым под стать,
Чтоб в эту бездну
не сорваться
И этой бездною не стать.
(«Потянет грустью перелетной…»)
Поэт Владимир Переверзев с таким тонким, трепетным чувством прикасался к нашим родовым духовным знакам, будь то разоренное в лихую годину дворянское гнездо или судьба непрославленного святого, всю жизнь свою без остатка принесшего на благо страждущим людям, врачуя и спасая их в беде. И здесь без преувеличения можно сказать, что белый голубь Духа Господня не раз почивал на челе поэта в минуты святого вдохновения.
Зная, остро, до боли, чувствуя весь невыплаканный матерями, незаливаемый никакой водкой трагизм русской жизни, неся в себе всю невысказанную молчащими, ушедшими нескончаемыми ровными рядами погостов в вечность поколениями скорбь, век за веком застилающую солнце над землей, поэт вновь и вновь находил в себе силы выражать невыраженное, высказывать невысказанное, а главное – любить Россию и среди невзгод, когда другие только проклинают ее с презрением или шипят ненавидяще. Он видел истинный материнский лик ее:
На ней драгоценный кокошник,
И русые косы у ней,
У той, что не топит,
не крошит,
Не душит своих сыновей.
Так кровь вопиет к небу – «Из немоты, из глухоты, из чрева/ Земли, которой правда не нужна». Так возносится до звезд молитва подвижника в пустыне. Так творит истинный Поэт.
Загрузка ...