Орловский «Молот»

Автор: Алексей Кондратенко

Маленьким шедевром Павчинского можно назвать фельетон со странным названием «Зета», опубликованный на первой полосе в день 30-летия выхода первого номера газеты «Орловский вестник».

Юбилейный фельетон
Обратим внимание на эту дату – январь 1903 года. В столицах бурно отмечается 200-летие первой русской газеты, появилась масса публикаций в периодике, а также книг – не только с рассказом об историческом пути русской прессы, но и с информацией о ее постоянном притеснении со стороны власти, с требованием дать свободу русской печати. И вот в Орле в эти дни появляется публикация «Зета» (в конце указано: перевод с польского) за подписью «Эр. Павчинский». «Орловский вестник» в то время довольно часто на этом месте (подвал первой полосы) публиковал переводные рассказы польских писателей, а потому неискушенного читателя не должно было озадачить начало очередной сентиментальной истории о подкинутой девочке-сироте, воспитывающейся деспотичным приемным отцом паном Щели-Залепинским. Впрочем, уже скоро становятся понятны некие намеки: «Малютку назвали Арефою (по-польски – Орел). Затянутая бинтом и заключенная в колодки, она почти не росла. И днем, и ночью она не переставала плакать».
В 14 лет героиню очерка крестили и дали новое имя «Зета» (по-польски «многострадальная»). «Прошло еще шесть лет. Зета давно уже щеголяла в большом платье, но колодки на ногах оставались те же.
– Зачем они мне?.. Они давят, душат меня. Снимите их с меня. Я умоляю вас! – обращалась она не раз со слезами на глазах к пану Безпокойскому.
Но он по-прежнему был бессилен. И по-прежнему пан Щели-Залепинский давал на это ответ:
– Для вашей же пользы, душечка, все это – для сохранения вашей хорошенькой ножки, которую вы можете сломать, поскользнувшись на паркетном полу, именуемом жизнью.
[…] Она давно уже поняла, что он не настоящий ее отец, а настоящий отец – пан Безпокойский, у которого тоже крылья слишком низко подрезали».
Итак, очевидно: Зета – усеченное от «газета», пан Щели-Залепинский – губернская власть, пан Безпокойский – редактор газеты (в то время редактировал «Орловский вестник» весьма энергичный и предприимчивый А.И. Аристов. Достаточно сказать, что в годы первой русской революции на него было заведено более 30 судебных дел). Таким очерком-фельетоном Э.И. Павчинский в иносказательной форме отметил юбилеи русской печати и своей газеты, дал читателям великолепный образец эзопова языка, сродни хрестоматийно известному фельетону А.В. Амфитеатрова «Господа Обмановы» (тот был опубликован в газете «Россия» ровно за год до «Зеты» в Орле).

Из Орла – в Самару
Удивительно, но никаких карательных мер в отношении сатирика в Орле не последовало. Статьи за его подписью (или же под псевдонимом Молот) с завидной регулярностью продолжали печататься в «Орловском вестнике» в последующие месяцы. Можно предположить, губернское начальство просто сделало вид, что в публикации на первой полосе юбилейного номера действительно шла речь о нелегкой судьбе некоей польской девочки-подростка.
Необходимо признать, что развить в большей мере свое сатирическое дарование в «Орловском вестнике» Павчинский вряд ли мог. Работа на износ – публикации практически ежедневно (а в иных номерах – по две-три статьи сразу). К тому же газетное творчество не трансформировалось в работу над жанрами литературными или драматургическими – например, над сатирической повестью или пьесой.
Очевидно, что дальнейшее сотрудничество Павчинского в орловской газете было бы менее плодотворным: повторяемость тем, приемов, выразительных средств неизбежно вели к творческом кризису. Уже в 1904 году Павчинский переехал из Орла в Самару. Здесь он сотрудничал в «Самарской газете» и «Самарском курьере», а также в «Приволжском крае», «Горчишнике». Современный исследователь политической истории А.О. Буранок отмечает: «Под псевдонимом Молот выступал самарский адвокат Э. Павчинский, ведший в «Самарской газете» ряд постоянных рубрик: «Искры», «Воскресные наброски», «Самарские наброски», «Театральная хроника». Его статьи, фельетоны, заметки отличались резко критическим отношением к провинциальной жизни, носили, как правило, пессимистический характер. Э. Павчинский – один из лидеров самарских эсеров. К теме Русско-японской войны и провинции обращались В. Владимирцев, Лишний, Молот (чаще всех), Ржевский, Сеньор».

Арест и ссылка
Павчинский попал под наблюдение полиции по подозрению в принадлежности к партии социалистов-революционеров. Из докладной записки исполняющего должность начальника губернского жандармского управления самарскому губернатору (декабрь 1905 года): «Как сотрудник “Самарского курьера” после издания Манифеста 17 октября [Павчинский] помещал в газете, под псевдонимом “Молот”, статьи крайне революционного направления, открыто призывая к борьбе с правительством в целях его свержения; статьями своими возбуждал волнение в местных войсках, подавая солдатам совет предъявлять различные требования, несовместимые с военной дисциплиной и службой, и высмеивал начальствующих лиц и их действия, помещал в газете приказы по гарнизону генерала Сергеева, не исключая и секретных, высмеивал их, чем совершенно подрывалось доверие нижних чинов к начальству. Принятие начальником гарнизона мер к рассылке секретных приказов в именных запечатанных пакетах не имело успеха, и приказы эти, не будучи еще разосланы, печатались в газете с комментариями “Молота”, что, несомненно, указывает на сношения его с военной организацией партии».
Павчинский был арестован в декабре 1906 года, сослан в Вологодскую губернию. Благодаря действиям полиции мы сегодня имеем возможность составить представление о внешности журналиста, так как в деле сохранилось ее описание: «… лет 30, рост средний, лицо чистое, глаза серые, волосы, брови и усы русые. Особых примет нет».
В ссылке Павчинский сотрудничал в газетах «Северная мысль», «Северный вестник», «Скоморох». В то время издал книги «Ссылка» (СПб, 1907) и «Русская армия и революция» (М., 1907). В 1910 году перебрался в Москву, где стал ведущим журналистом газеты «Раннее утро». Входил в состав Петербургского литературного общества. Знавший Павчинского еще по Орлу видный юрист и деятель печати Н.С. Каринский, вспоминая в США в 1946 году об атмосфере московского литературно-художественного кружка, не преминул посвятить несколько слов фельетонисту: «Сидящий тут же редактор «Раннего утра» Павчинский – «Молот» с пышным необычным именем Еразм Иустинович – впитывает в себя, собирает, как пчела мед, острые словечки, явно готовя материал для своего очередного живого, часто ядовитого фельетона. Он подзуживает Епифанского и его оппонентов, становясь на сторону то одного, то другого».

Прочь от сатиры
Однако годы делали свое дело. Уже к моменту Октябрьского переворота у отважного сатирика начала ХХ века поубавилось смелости и комического запала, более того, он стал умеренно консервативен и уже не стремился вызвать бурю смеха кончиком своего пера. Свидетельством тому воспоминания поэта-сатирика Дон-Аминадо. Речь идет о последних днях газеты «Раннее утро» в бурное революционное время: «В нескромной памяти запечатлелся случай из жизни «Раннего утра». Владелец газеты и официальный ее редактор Н.Л. Казецкий, человек темпераментный и несдержанный, ни за что не хотел уступить доводам и уговорам передовика и фактически заведующего редакцией, тишайшего и неизменно улыбающегося Э.И. Печерского (Павчинского. – Прим. А.К.), который умильно, но настойчиво возражал против напечатания в газете уж очень откровенных в смысле контрреволюции частушек.
– Вот увидите, Николай Львович, газету закроют…
– Ну, и закроют! На день раньше, на день позже – какое это имеет значение?! По крайней мере, пропадать, так с музыкой! А что частушки эти будет завтра вся Москва повторять, за это, Эразм Иустинович, я, старый волк, вам головой ручаюсь!..
Печерский только разводил руками и неуверенно улыбался.
– Хотите, может быть, плебисцит устроить? – язвительно предложил Казецкий.
Предложение вызвало дружный хохот всей редакции.
Недаром друзья называли Казецкого самодержцем, а враги – самодуром. Спорить с ним было бессмысленно, и только для Печерского, и то ввиду его особого в газете положения, допускалось иногда, в виде редкого исключения, это всеподданнейше высказанное собственное мнение».
В советское время Павчинский к злободневной сатире уже не возвращался. В конце 1920-х годов написал пьесу «Голубая кровь», в начале 1930-х выступил автором нескольких книг и брошюр на производственные темы: «Коллективные сады и огороды» (М., 1930), «Овощные ресурсы в опасности (Решительная борьба с порчею продуктов)» (М., 1930), «Общественное питание на службе индустриализации» (М., 1931), «Ударники промартелей в борьбе за качество продукции» (М., 1934). В конце 1930-х – начале 1940-х написал пьесы «Поединок», «Последний граф», «Ненависть» («Наступит час»). Упомянут Павчинский и в книге А.И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ».
Сатирическая публицистика Павчинского в «Орловском вестнике» и в других российских газетах начала ХХ века – весьма интересное наследие человека, почувствовавшего вкус свободы. Вместе с коллегами-фельетонистами он «наносил первые залпы» по традиционному обществу, используя самые разные средства создания комического эффекта. В ряде случаев это были весьма талантливые находки, порой – обыкновенные перепевы классики и зубоскальство, не знавшее этических границ. Во всяком случае, публикации Павчинского были важным вкладом в формирование сатирической публицистики русской провинции, они стали своеобразной точкой отсчета для дальнейшего противоречивого развития этого направления, пережившего за несколько последующих десятилетий немало падений и взлетов.