Слово о настоящем человеке

2020-01-30

Автор: Александр Стефанов

26 января 2020 года Николай Паршиков отметил юбилей – ему исполнилось 70 лет. Уверен, на юбилейных торжествах не осталось «белых пятен» в биографии Николая Александровича и ему всё «припомнили» друзья как другу, коллеге, руководителю, депутату горсовета, профессору, заслуженному работнику культуры, дали оценку его трудовой деятельности коллеги, руководители области, города и Министерства культуры. Вот и у меня есть желание поздравить и подарить ему воспоминания тех жизненных сюжетов, в которых мы были активными участниками и свидетелями одновременно.



«Хорош мужик!»

50 лет мы были на виду друг у друга. Могли не видеться месяцами, но при каждой новой встрече он, как всегда, был открыт, радушен и доступен. Как бы я ни рисовал его словесный портрет, лучше, чем женщины, я не скажу – коротко и лаконично, с явно выраженным восхищением они говорили о нем: «Хорош мужик!»

Он хорош еще и тем, что сохранил мужскую дружбу со своими однокашниками. У него тысячи знакомых – и далеких, и близких. Выпускники его вуза разъехались без преувеличения по всему свету. Он публичный человек, но никогда не кичился своей значимостью. Он естественен. А это дар. И применительно к его учебному заведению, которое являет собой многожанровый творческий коллектив, этот дар становится настоящим искусством, которым он в совершенстве овладел за прошедшие десятилетия. Его усилиями филиал Московского института культуры стал Орловским институтом культуры и искусств.

Его юбилей венчает полувековая дружба с Александром Лабейкиным. Вы только представьте: со студенческой скамьи через десятилетия, реформы, перестройки, капитализацию страны они сохранили все лучшие человеческие качества, не позволив режиму деформировать их. И вот однажды депутат Государственной Думы Александр Алексеевич Лабейкин со своим другом, ректором, профессором Николаем Александровичем Паршиковым добились приема у министра культуры Российской Федерации Михаила Ефимовича Швыдкова. Но не ради приема как такового – они убедили построить при институте Дворец культуры за счет федеральных средств. И вот стоит этот храм культуры, и за прошедшие годы он функционально себя оправдал. Думаю, такого красивого здания давно не строили в Орле. Вот что делает дружба!

Футбол и дружба

Да, мы порой не виделись с Александром Николаевичем месяцами. Но были счастливыми десятилетия, когда раз в неделю встречались на футболе, меняя дислокацию – спортплощадки во 2-й, 23-й школах, спортзал на стадионе, манеж на Матросова и там же на площадке с искусственным покрытием. Это был большой футбол на маленькие ворота. Говорю «большой» из уважения к тем, кто по внутренней потребности шел увидеться с такими же одержимыми, с уважением друг к другу и любовью к мячу: побегать, потолкаться, поорать по японскому образцу, выплеснув скопившийся негатив, а потом разойтись по домам, надеясь увидеться снова через неделю.

Я это пишу потому, что это все о нем. Его, профессора, ректора института культуры и искусств, ставили на место как рядового члена команды – не увлекаться нападением, возвращаться к своим воротам и помогать защите, порой не стесняясь в выражениях и не «фильтруя» слова, поскольку в движении на бегу это сложно сделать. А плюс к этому и разброс социальных статусов игроков. У нас были и действующие полковники, студенты и преподаватели, экспедиторы мясокомбината, врачи-гинекологи, мастера спорта СССР, и не только по футболу. Приходили с сыновьями, с братьями, приходили главы администраций, индивидуальные предприниматели и внедренные в наши ряды «искусствоведы в штатском» – работники комитета госбезопасности.

Отсутствие Паршикова в дни футбольных баталий было всегда заметно. Уже потом из СМИ мы узнавали, что он был в Польше на фестивале театральных коллективов, или во Франции с танцевальным ансамблем, или же в командировке по России. Но мы, не признаваясь Николаю Александровичу, всегда ценили его верность и преданность футболу, то есть нам. И что его ничто не могло отвлечь и отлучить от нашего мужского общения, то есть от нас…

Романтика в Железнице

А еще память меня возвращает к самому началу семидесятых годов, когда в пединституте был студенческий спортивно-оздоровительный лагерь в Железнице. Зная, насколько сейчас ужесточились требования по организации и проведению летнего отдыха молодежи, я на сто процентов уверен, что ни от одной службы мы не получили бы добро на его проведение. Если сравнивать тот наш быт с нынешними цивильными лагерями, лагерь в Железнице можно смело назвать «стойбищем» молодого студенческого племени бледнолицых: со своим вождем в лице начальника лагеря; с соблюдением ритуалов (построение, зарядка); с культовыми мероприятиями (соревнования, баскетбол, волейбол, футбол, бадминтон, дартс, легкая атлетика, плавание и даже прыжки с парашютом).

Это было в какой-то степени ведение натурального хозяйства. Мы каждый раз отвоевывали игровые площадки у леса, кололи дрова, поддерживали огонь и готовили на печи. Вода была привозная – два-три раза в неделю. Света не было, но был генератор на всякий случай. Темнело поздно, расцветало рано. Мы не испытывали никаких лишений, наоборот, оказавшись в какой-то степени оторванными от цивилизации и проживая в палатках как в вигвамах, мы ощущали такую свободу, такую вольготность, что большего ничего нам не было нужно.

Из своего «стойбища» мы совершали набеги в деревню Нарыково к тете Паше за молоком, а через Оку налетали на пасеку к ветерану Великой Отечественной войны Николаю Ивановичу, которого медом не корми дай поговорить и послушать этого рослого парня с феноменальной памятью на цифры, даты и места сражений. И мы уже выпивали по второй чашке чая и в другую тарелку с медом макали наши бублики, а он все не отпускал нас. А на обратном пути мы становились в колонну, дурачились и, как в фильме «Мистер Питкин в тылу врага», командовали себе: «Линкс, линкс, линкс (левой, левой, левой)!»
А после отбоя, чтобы не тревожить отдых студентов, любители посидеть у костра уходили в лес, на поляну. Анна Васильевна Неврова приносила гитару и просила: «Коля, спой, пожалуйста». Идиллия – теплая летняя ночь, пляшущие, завораживающие языки пламени, и мы были вроде все вместе, и в то же время каждый был наедине с собой.

Но были у Паршикова и свои песни. Одну строчку из них я помню до сих пор: «И кукует кукушка у нас на пруду, но куда ж от тебя я уйду». Мы то знали, кому адресованы эти слова тогда, но сейчас можно с большей долей достоверности утверждать, что эта кукушка и ее «ку-ку» были пророческими и адресованными самой судьбе, которая определила ему жить именно так до самого юбилея. Жить красиво в уважении и почете, и все по заслугам. Жить так, что рядом с ним всегда было место и время для нас – тех, кому он не отказывал в душевном тепле, и его бы хватало на всех.