Автор: Владимир Ермаков
9 сентября сего года исполняется 190 лет со дня рождения Льва Толстого –
великого писателя земли Русской… каковым титулом Толстого пожаловал Тургенев. Дата, в отличие от двухсотлетия Ивана Тургенева, не вполне юбилейная, но каждый год с именем Толстого связывается ряд заметных культурных событий – от съезда его потомков, которых ныне насчитывается в мире около четырехсот, до присуждения премии «Ясная Поляна», одной из самых престижных в стране.
Отдельным событием в программе мероприятий, посвященных памяти Толстого, стали традиционные Яснополянские писательские встречи; порядковый номер встреч этого года – XXIII. В этот раз международный акцент встреч – славянский: активное участие в дискуссии о роли литературы в современном мире приняли писатели из балканских стран – Венко Андоновский (Македония), чей роман «Пуп земли» был признан лучшим балканским романом 2011 года, и Владо Жабот (Словения), которого критики считают одним из наиболее значительных современных европейских писателей.
По мере того как накапливался опыт Яснополянского форума, в нем все больше места стали занимать мероприятия открытого характера – встречи писателей с читателями, публичные дискуссии в университетских аудиториях, презентации книг и специальные показы спектаклей и фильмов, так или иначе связанных с именем Толстого.
Презентация книг в формате Яснополянских встреч становится для авторов фактом особого значения. Семь лет назад здесь прошла презентация моей книги «Созерцание руин», и редко когда еще я испытывал такую уверенность в своем призвании, как в этот день. В этом году свои новые работы представили авторы, чьи имена известны каждому, кто внимателен к тому, что происходит в современной литературе.
Евгений Водолазкин, один из самых известных и именитых современных писателей, прочел главы из только что завершенного романа «Неавстралийская музыка». Несколько лет назад здесь же, в Ясной Поляне, он читал первые главы из романа «Лавр», ставшего потом мировым бестселлером.
Гузель Яхина, лауреат премий «Большая книга» и «Ясная Поляна» за дебютную книгу «Зулейха открывает глаза», представила новый роман «Дети мои», в котором по исторической канве минувшего века вышита поэтическая история персонажей, потерявшихся в своей эпохе.
Андрей Рубанов, другой обладатель премии «Ясная Поляна», авторитетный автор альтернативной фантастики, презентовал роман в жанре фэнтези «Финист – Ясный cокол», где представил свое видение дохристианской эпохи, воссозданной на основе долгого изучения образа жизни древних славян.
Владимир Березин, прозаик и эссеист, презентовал книгу «Дорога на Астапово», написанную в жанре травелога – повествования о путешествии. Повторяя сто лет спустя последний путь Льва Толстого, персонажи переживают незаметное событие обыкновенной жизни в опосредующем масштабе культурного и исторического контекста.
Хочется надеяться, что каждая из книг, удостоенных почетной презентации, оправдает ожидания – как авторские, так и читательские.
Среди заметных культурных событий этого года – выход на широкий экран фильма Авдотьи Смирновой «История одного назначения». Участники форума могли обсудить коллизию фильма с писателем Павлом Басинским, получившим на фестивале «Кинотавр» приз за сценарий. Основой сюжета послужил эпизод из жизни Льва Толстого, заметно повлиявший на формирование его гуманистических убеждений. В пехотном полку в Тульской области случилось чрезвычайное происшествие: солдат, не выдержавший издевательств над собой и поднявший руку на офицера, отдан под трибунал. Несмотря на защиту общественности, солдат согласно закону приговорен к расстрелу. Толстой смог воочию увидеть, как в социальном пространстве между справедливостью и милосердием обнаруживается мертвая зона, огражденная от христианского сострадания железной логикой государства. По пути прогресса история идет напролом, и при всех достижениях гуманизма проблема человечности остается далека от разрешения.
Согласно устоявшейся традиции, основным моментом дня рождения Толстого является торжественная церемония, происходящая перед домом-музеем, на которой выступают официальные лица, почетные гости и приглашенные писатели. Установленный формат «Слово о Толстом» не регламентирует тематику. Что замечательно – как бы разно ни толковали ораторы толстовское наследие, никто не говорит мертвых слов. В этом году право сказать свое слово о Толстом было предоставлено писателю Андрею Рубанову и филологу Кэтрин Браун (Англия). И мне.
Поскольку смысл сказанного мной в Ясной Поляне прямо соотносится с тематикой своемерных заметок на полях календаря, мне хотелось бы предложить текст выступления читателю «Орловского вестника» как своего рода короткое эссе –
Прение о вере и правде
Говоря о Толстом, рискуешь наговорить много лишнего, не сказав главного. И чем больше говоришь, тем меньше в сказанном остается места для Толстого.
Говоря о Толстом, трудно не впасть в пафос – и непозволительно впасть в него: не досягая до его высоты, выглядишь глупо, не достигая его простоты, выглядишь нелепо.
Наше отношение к Толстому поистине странно: среди тех, кто приходит к нему, нет никого, кто усомнился бы в его значении, – и нет ни одного, кто следовал бы его учению. Среди нас есть потомки Толстого и поклонники Толстого; есть исследователи и толкователи, но нет последователей. Парадокс воздействия Толстого на общественное сознание в том, что общее мнение признает его величие, но противостоит его влиянию.
Наше отношение к Толстому – прение с ним по главным вопросам мировоззрения. Внутренние координаты духовной сферы – вера и правда. Направленные под прямым углом друг к другу, векторы идеализма и материализма работают на разрыв цельности. Вера – надежда разума на то, что вне него. Правда – опора разума на то, что внутри него. Из конфликта между верой и правдой возникает свобода. Свобода как беда…
Допуская возможность выбора между спасением и сознанием, Достоевский готов поступиться рассудком, но не рисковать душой. Если б кто доказал мне, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели со истиной (Письмо к Н.Д. Фонвизиной; 1854). Толстой не приемлет разделения благого и истинного: человеку свойственно искать блага соответственно указаниям своего разума («Дневник»; 1890). Гениям позволительно рассуждать рискованно – на то они титаны духа. А для людей обыкновенных свобода выбора может стать соблазном, чреватым гибелью.
Феномен Толстого принадлежит к числу величайших явлений духа в истории. Хотя относительно того, в чем он заключается, согласия нет. Все познается в сравнении. Привычно сравнивать Толстого с Достоевским. Возможно мне, орловскому литератору, следовало бы сравнить его с Тургеневым, стараясь уравнять и уравновесить их авторитеты. Однако интереснее рассматривать явление Толстого не в контексте времени, а в перспективе истории: постараться понять, кто предшествовал и кто последовал ему.
В дневнике Толстого за 1890 год есть такая запись: Хочется писать с эпиграфом: «Я пришел огонь свести на землю и как желал бы, чтобы он возгорелся.» Это цитата (слегка измененная) из Евангелия от Луки (12; 49). Под тот же дерзостный экзистенциал можно подвести два других человеческих события, освещенные и опаленные тем же огнем: героя раскола Аввакума Петрова, узника совести, и гения революции Андрея Платонова, мученика догмата. Именно они, великие писатели земли русской, еретики и мученики, чья речь была изречением времени, конгениальны яснополянскому мятежнику.
Если сопоставить «Житие» Аввакума, «Исповедь» Толстого и «Записные книжки» Платонова, в средствах и способах самовыражения можно увидеть избирательное сродство. В скорбном разуме каждого из них столкновение веры и правды высекало искру, из которой возгорался огонь, – и от этого огня, горевшего в сердце, шел жар, гревший душу, и угар, мутивший ум.
Толстой неоднократно обращался к творчеству Аввакума Петрова. Читая «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное», он выписывает строку из обращения протопопа к иерархам: Мы уроди во Христе (у Аввакума: «Христа ради»), вы славны, мы же бесчестны; вы сильны, мы же немощны… Этой евангельской цитатой (1 Кор. 4; 10) протопоп обозначил возрастающее противоречие между апостольским и церковным христианством, ставшее причиной раскола. По убеждению Аввакума, Лучше во огни згори, или в воде утони, неже по новым Служебникам причащайся, служа, и прочая… (Послания). Неповиновение неправде – непротивление злу насилием.
Бунт Аввакума, бессмысленный и беспощадный, – восстание совести против действительности: Зима еретическая на дворе; говорить мне или молчать? … и отрясше от себя начальную слепоту начах по-прежнему слово Божье проповедовать и обличать безбожную лесть. В том же положении два века спустя окажется Толстой.
Платонова, по понятным причинам, Толстой знать не мог. Но тем, кто читает внимательно, может показаться, что в сомнамбулическом хождении по мукам, каковым было творчество Платонова, автора сопровождал дух Толстого. В трактате «Путь жизни» Толстой писал так: Заблуждение о том, что одни люди могут насилием устраивать жизнь других людей, тем особенно вредно, что люди, подпавшие этому заблуждению, перестают различать добро от зла (XIV; V, 8). Можно подумать, что «Чевенгур» и «Котлован» написаны Платоновым как развернутые доказательства этого тезиса.
Рассуждая о соотношении правды и веры в эмпирическом плане жизни, Толстой записывает в дневнике важную для него мысль: Мы не можем ничего знать о том, что есть, а можем знать верно только о том, что должно быть (24 октября 1890). В записных книжках Платонова эта эпистемологическая установка становится экзистенциальной: Чтобы жить в действительности и терпеть ее, нужно все время представлять в голове что-нибудь выдуманное и недействительное (14 книжка; 1935).
Вот еще одно поразительное пересечение самостоятельно идущих рассуждений. В 1884 году Толстой пишет в дневнике: В числе ряда дел, наполняющих жизнь, есть дела настоящие и пустые. Знать настоящие и пустые – в этом все знание жизни. Спустя полвека Платонов в записной книжке пишет о том же: Жизнь наполнена ложными событиями, и настоящие события – неизвестны.
Неразрешимое противоречие между верой (обличением незримого) и правдой (утверждением очевидного) Платонов свел в когнитивный диссонанс: Это правильно, но неверно. Из данного семантического парадокса следует вывод, что верное решение жизненно важного вопроса может не соответствовать общепринятым правилам, выраженным прописными истинами. Чтобы сохранить верность себе, человек вынужден идти вопреки общему мнению. Тому, кто хочет служить делу жизни верой и правдой, приходится нелегко. Не у всех хватает духа преодолеть сопротивление окружающей среды, в которой веру проповедуют фарисеи, а правду преподают книжники. Судьба праведника в грешном мире: отстранение, отрешение, отчуждение, отлучение….
Гений может многое, но не может без ущерба для себя отречься от своей участи. Аввакум не хотел поступиться верой. Платонов не хотел отступиться от правды. Толстой не хотел уступить ни пяди в Царстве Божием, взятом силой духа. А что до нас, людей обыкновенных… Жить так, как требовал Толстой, нам невозможно. Но жить так, как будто Толстого не было, невозможно тем более. Мы живем как умеем. Надеясь на лучшее, рассчитываем на худшее. Добро не творим, а наживаем, а из зол выбираем меньшее.
Однако было бы фатальной ошибкой считать путь жизни заведомо безысходным. Жизнь устроена таким чудесным образом, что очень часто наши надежды оказываются вернее, чем наши расчеты. В «Дневнике» Толстого (15 сентября 1989) есть такая запись: Дело жизни, назначение ее – радость… Нарушается эта радость, значит ты ошибся где-нибудь – ищи эту ошибку и исправляй. Будем верить, что так оно и есть.
Как утверждал богослов и философ Николай Кузанский, недостижимое достигается посредством его недостижения. Явление Толстого – свидетельство того, что диалектика души преодолевает ограничения, наложенные на разум человека евклидовой логикой. Здесь, в Ясной Поляне, возникает странное чувство, как будто то, во что верит душа, находит оправдание в разуме. Отныне и впредь хочется быть в согласии с собой. И, насколько это в наших возможностях, служить делу жизни верой и правдой.
________________________________
Загрузка ...