Автор: Андрей ФРОЛОВ
Иван Александров из тех, о ком сказано: «Провинциальные поэты, не вознесённые молвой». Ни Москва, ни Питер о нём не знают или знают мало.
Александрову до молвы и дела нет, он давно уже определился со своим местом как в жизни, так и в литературе и как бы ответил Решетову:
В Дубках,
Да в Лужках,
Да в Скородинке
Смешно нам о славе вздыхать.
Узнали бы только на родине,
А где-то успеют узнать.На родине узнали. И давно признали дважды: Иван Васильевич – почётный гражданин Мценска и Мценского района Орловской области.
Но дело-то не в званиях и наградах, которых у Александрова тоже хватает.
Последнее десятилетие, может, немного более, у нас как-то принято бороться за литературу. И, наверное, правильно: бороться надо, раз жизнь – борьба. Необходимо бороться – слишком много позиций сдали. Но как бы не забыть за борьбой, что литературу-то надо ещё и делать. Ну, так, чтобы детям и внукам при случае было за что побороться.
Те, которые борются (честь им и хвала), как раз и на виду – известно, раз борьба – круги далеко расходятся. А делается литература теми самыми «провинциальными поэтами», коим «смешно о славе вздыхать», которым сам литературный труд – в радость. Это воздух, без которого им не жить.
Поэзия Ивана Александрова – чистый выдох. Поэт прекрасно обходится без витиеватых филологических построений и экспериментальных рифм, мода на которые присутствовала в литературе во все времена. Пишет, как дышит. Мысль ясна, образы ярки и легко ложатся на сердце.
Это и есть тот самый соцреализм (читайте, как хотите: социалистический, социальный, в любом случае – народный), который наиболее близок русскому читателю, к которому русский читатель всегда хотел прислониться душой, это надёжный берег, к которому он всегда выгребал, когда его относило в сторону каким-нибудь бурным литературным течением. Верю, выгребает и теперь – не напрасно широко зазвучало по литературной России имя Николая Зиновьева, краснодарского «провинциала».
А в орловской провинции уже много лет неутомимо кладёт и кладёт свои надёжные бутовые камни в фундамент российской духовности прекрасный поэт Иван Александров. И делает своё дело с великой любовью к Родине:
Я давно в любовь не верю,
Всё равно назло беде
Обниму холодный берег,
Свешу голову к воде.
Я украдкой поцелую
Речку Снежедь в лозняке,
Словно жилку голубую
У девчонки на руке.
А что до славы… О какой славе можно ещё мечтать, когда:
Здесь даже зверьё и пичуги
Считают меня земляком.
Ах, с кем не знаком я в округе?
С любою собакой знаком.
Так что, воистину «признали бы только на родине, а где-то успеют признать».
Иван Александров
* * *
Мой дед всю жизнь пахал
и сеял,
Не вылезая из села:
Мол, только б матушка Расея
Светло и радостно жила.
Я горд, что он корпел упорно,
Что не жалел для нас горба,
Что зреют дедовские зёрна
В колосьях нашего герба.
* * *
Чудак и труженик великий,
Мой дед, чтоб я не голосил,
Пучок душистой земляники
Всегда с покоса приносил.
Я выбегал ему навстречу,
Навстречу радости самой.
А дед сажал меня на плечи
И нёс торжественно домой.
Мне вспоминается в разлуке,
Что пахли ягодой тогда
Его мозолистые руки,
Его седая борода.
Чудак и труженик великий
Шагал тропинкой луговой,
А звёзды зрели земляникой
Почти над самой головой.
* * *
В двенадцать лет во мне Гудиловка
Признала дружно косаря.
В двенадцать лет меня будила
Рукою матери заря.
Я сброшу сон, как полушубок,
И заспешу на дальний луг,
Где от косьбы и бабьих шуток
Дрожало марево вокруг.
Смеялась шустрая дивчина:
— Поддай, Ванюха, огоньку!
И я сгибал упруго спину
И забывал про боль в боку.
Дымилась у меня рубаха,
Дымилась шея у меня,
А знает каждый работяга,
Что нету дыма без огня.
* * *
Дорога радует не всякого,
А я всю юность колесил
То прямоезжей на Корсаково,
То окружной на Новосиль.
А где-то в самой середине
Моих тропинок и дорог —
В тени крапивы и полыни —
Лежал родительский порог.
И я сворачивал в глубинку
И неизменно делал крюк,
Чтоб остывающую крынку
Принять из материнских рук.
И я невольно торопился
И не жалел, что крюк — большой.
Я, видно, с детства зацепился
За этот самый крюк душой.
* * *
Всю-то жизнь,
Всю жизнь по доброй воле
Нянчить от луны и до луны
То снопы в полынном знойном поле,
То в угарной хате чугуны!
Где брала ты мужество и силу,
Из каких душевных родников?
Прежде — нас ты на руках носила,
Нынче носишь наших сопляков.
Всю-то жизнь
Бедуешь, нянчишь, носишь.
Мечешься с рассвета и до звёзд,
Чтоб тебя когда-нибудь под осень
На руках снесли бы на погост.
Боже мой, а если бы спросили:
У каких калиток и дверей
Мы при жизни на руках носили
Наших горемычных матерей?
* * *
Опираясь горестно о палку
И моля о благе небеса,
Краешком цветного полушалка
Утирала бабушка глаза.
Видимо, почудилось невольно,
Что продрогла церковь на ветру.
Злые люди сбили колокольню,
С луковиц содрали кожуру.
Вот бы снова Богу показаться,
Преданно взглянуть на образа.
Потому слезятся и слезятся
От раздетых луковиц глаза…
* * *
Умерла Гудиловка
На закате века.
Отошла родимая
На исходе дня.
Не было на свете
Дороже человека,
Не было роднее
Места для меня.
Отдышусь с дороги.
Погляжу в окошко:
На заглохшей улице
Буйствует лопух.
В памяти мяукнет
У порога кошка
И прокукарекает
У плетня петух.
Я своё подворье
Навещаю редко.
Кликну домового,
Вместе посидим.
Соберемся с духом
Да помянем предков.
Да по старой памяти
Снова загудим!…
* * *
Вернусь из странствий
в сентябре
В свой край туманно-синий,
Остановлюсь на пустыре,
Нарву пучок полыни.
Начну сбивать седую пыль
С ботинок узконосых.
А чтобы ветер не знобил,
Достану папиросу.
Я погляжу на ближний лес,
Вздохну светло и глухо.
«Видать, наводит Ванька блеск», –
Подумает сеструха.
А я-то пыль чужих дорог
Старательно сметаю,
Ступив с волненьем на порог
Отеческого края.
* * *
Я вышел рано в путь-дорогу
Под солнцем ласкового дня,
И тень шагала долго в ногу,
Не отрываясь от меня.
Я шёл и шёл своей тропою,
И становилось всё ясней:
Чем выше солнце надо мною,
Тем тень короче и черней.
Горячей радостью наполнен,
Я мудрость жизни познаю,
А сам шагаю в знойный полдень
И подминаю тень свою.
* * *
Слишком долго автострада
Добиралась до села:
Ни от рая, ни от ада
Никого не сберегла.
Ни одной корявой хаты,
Ни одной живой души.
Лишь рассветы да закаты
Несказанно хороши!
Задичавшая сторонка,
Соловьиный перехлёст.
Да на взгорке остановка
По прозванию Погост.
Лучезарно светят звёзды
Невозвратных прежних лет.
Снова память до Погоста
Второпях берет билет.
СОН
Срываюсь в бездонную пропасть
По ржавой отвесной стене.
Охватит смертельная робость —
Отсюда не выбраться мне!
Всё лезу, всё лезу, всё лезу —
Карабкаюсь наискосок.
Впиваюсь ногтями в железо,
А сыплется ржавый песок…
Всё жутче, всё жутче, всё жутче –
Не в силах сдержать и стерпеть.
Я эту проклятую кручу
Никак не могу одолеть.
Уставлюсь в дурацкую точку,
Как будто в волшебный зенит.
А кромка обрыва, как строчка,
Как тетива,
Звенит…
* * *
Я снова август размотал
На Снежеди и Зуше:
Корзинки плёл, опята рвал,
А в общем, бил баклуши.
Всё ждал, что в райском шалаше
Родится стих в сорочке,
Да прихватил мороз в душе
Невызревшие строчки.
Снежинки кружат хоровод,
Блестя на хвое колкой.
Еще один убитый год
Похоронил под ёлкой.
Загрузка ...