Автор: Владимир Ермаков
24 мая в рамках ежегодного областного праздника «Орловская книга» специальной премией «Литературная Орловщина: традиции и современность» были награждены две книги Владимира Ермакова: «Осадок дня 2014» и «Филин на развалинах». Редакция «Орловского вестника» поздравляет автора!
Генезис
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда…
Анна Ахматова
Из потерь, обретений, из хотенья добра,
из серебра и тени, из тени и серебра,
из аромата розы, из разоренных гнезд,
из безмятежных взоров и беспризорных звезд,
из медяка в кармане, запятой перед но –
или воспоминаний, воспоминаний о…
из укоризны, кори, лекарства и леденца,
из угара и горя, из потери лица,
из пережитых мгновений, из непрожитых лет,
иже благословений или проклятий вслед,
из сердечной невзгоды, из волненья в крови,
из прогнозов погоды, из процентов с любви,
из поцелуя в веко, из соринки в глазу,
из обломанных веток, из ночевки в лесу;
может быть, из сиротства, из тоски вековой,
из процедуры банкротства жизни как таковой,
из воспарений в выси, из низвержений ниц,
из ненаписанных писем и непрочтенных страниц,
из клеветы и лести, прелести и стыда,
из беспричинных следствий и дорог не туда,
из-под изнанки знака, из-за границ языка,
из сквозняков барака, из заиканий з/к,
из пустыни безводной, из формулы H2O…
да из чего угодно; возможно, из ничего.
Воспоминание о лете
Поверить в ясность – и не прогадать.
Еще не время темным кривотолкам.
И, кажется, почила благодать
на этом дне, торжественном и долгом.
Впустую осыпается пион.
Он огорошен спорым огородом.
Пусть воздух кислородом упоен,
но ветер пресыщается свободой,
с которой одуванчики летят
бесцельно, как потерянные души…
И переосмысленье бытия
еще возможно, но уже не нужно.
Впустую тайный ангел прилетал,
лишь ненадолго задержавшись рядом,
где тайн девичьих длится ритуал
(а имена им – благодать и радость).
Слова мерцают, словно угольки,
их ворошат внимательные жены,
чьи жесты нежны, паузы легки,
зрачки ясны, но мысли отрешенны.
И чад беспечный дачных шашлыков…
И вин сухих хрустальная помеха…
И юность окликает стариков,
но мир широк – и не дождаться эха.
Лунность
В черных кружевах ночного сада
темных мотыльков пасется стадо.
Дунул ветер, мягко и несильно.
Вздрогнул лист, и скрипнула калитка.
Невзначай украсившись росинкой,
на тропинке обмерла улитка.
Млечный Путь проходит над полями.
Заливает тихие поляны
лунность. Очарованная жаба
хочет быть царевною-лягушкой,
быть любимой… если бы да кабы
тело духу не было ловушкой!
Пахнет тиной. Веет чем-то древним.
По вершинам замерших деревьев
проплывают тени – невесомы,
словно мимолетные виденья:
может быть, недремлющие совы,
может быть, неопытные ведьмы.
Звездное мерцанье небосвода.
Всенощное таинство природы.
Шорох трав и созреванье вишен
вне метафор, формул и понятий.
Лунной ночью человек излишен…
если он, конечно, не лунатик.
Осень
Дление теней, тление листьев,
неизъяснимый таинственный трепет.
Осень в России. Время проститься.
Плачьте, прощайтесь… Время не терпит.
Бог испытует ли нас в эту пору?
Здесь на четыре стороны света
по окоему столько простору!
столько свободы!.. Да выхода нету.
Долгие дали – голод для глаза.
Вид на окрестности – не оторваться.
Освобожденье пространства от массы –
вот описание осени вкратце.
Но не по сути. Метанье метафор,
с птичьей поспешностью сбившихся в стаю.
Дрожь упованья. Ужас утраты…
[Все, что угодно: строчка пустая].
Чахлая озимь. Стежки-дорожки.
Брошенный трактор. Ворон на страже.
Пустошь разрытых кладбищ картошки –
вот состоянье души и пейзажа.
Медленный луч в мираже паутинки.
Воздух пропитан печалью и медом.
Лет летаргический божьей скотинки –
тихого ангела – мимо, пролетом.
Русская пагуба – тяга к побегу.
Сердце заходится сладостной болью.
Хочется вечности, свежести, снега…
Ангел залетный, ты не за мной ли?
Ветер, тоскуя, пажити лижет.
Что еще живо – взыскует спасенья.
Небо всех ниже, и Бог людям ближе
в бедной России в вечер осенний.
Тропка терпения в поле потери.
Духа толика в пригоршне праха.
У очевидца осенних мистерий
мужества все-таки больше, чем страха.
К ночи никто не выходит из дома.
Осень. Сиротство зверей и растений.
Острые звезды. Холодной истомой
тление листьев, дление теней.
Осенний дым
Але
Мы вновь сойдемся в солнечной стране,
где будет хорошо тебе и мне,
где никому до нас не будет дела;
там прощены разлука и вина,
и нам дадут иные имена –
свои мы износили до предела.
А нынче осень, много дней подряд
в намокших кучах листья не горят,
а только тлеют… Вот и я немею
и стертых слов значения коплю;
и я тебя жалею и люблю,
но говорить об этом не умею.
Опавший тополь помелом торчит,
и ворон что-то страшное кричит,
воздев крыла, пророком-нелюдимом;
а я ему не верю: ерунда! –
так тлеет отболевшая беда
и стелется к земле осенним дымом.
Мелодия для клавесина
Затушеваны дали дождем, и неброско
оттененный пейзаж в цвете выражен слабо;
упрощение рощ до эскиза, наброска
карандашного, словно для памяти, дабы
сохранить перспективу; способность рельефа
к постоянству – опора в осенних разлуках…
Огибая холмы, речка тянется влево,
и загадочный лес громоздится за лугом.
В том лесу, где темнеет за час до заката,
где петлистая тропка сквозь чащу продета,
ты оставила лешему брошку с агатом
и намеренно спутала стороны света.
Но у времени только одно направленье,
и не спрятать утраты в покровы приличий:
наши прежние виды затянуты ленью,
нежный ангел увяз в паутине привычек.
Но однажды, наскучив гаданьем на блюдце,
ты очнешься и скажешь: Мой друг, не пора ли
нам вернуться обратно?
Быть может, найдутся
все пропажи – и годы, что мы потеряли.
Быть поэтом
Один из шести бессмертных
великих поэтов Ямато,
Кисэн жил в VIII столетье;
он был буддийским монахом
и жил как обычный отшельник
в местечке по имени Удзи
недалеко от Киото.
Уже через три поколенья
о нем ничего не знали,
и лишь в Кокинсю остались
два маленьких стихотворенья –
не хуже других и не лучше.
Но слава его не померкла.
Кисэну не снилась слава.
Ему ничего не снилось.
Ночь щупала хилое тело
сквозь щели в непрочных стенках
холодными сквозняками;
в жаровне мерцали угли –
багряные, золотые…
(о чем огоньки шептались
ехидными язычками
поверх голубого пепла?),
а в шорохе криптомерий,
сгущавших осень над крышей
простуженной хижины, слышал
Кисэн чужое дыханье,
и лунная пыль садилась
на тихотекущие воды,
на полупожухшие травы,
на вытоптанные дороги
и на огородные грядки,
где только что и осталась
одна недозревшая тыква,
а в чашу для подаяний,
забытую на пороге,
с навеса падали капли:
короткий вечерний дождик,
свернувшись, дремал в соломе…
и пряча ветхое тело
в прорехи ночного халата,
Кисэн сравнил себя с каплей
и, может быть, улыбнулся.
Я думаю, быть поэтом –
не значит бредить стихами,
но значит нечто другое,
о чем словами не скажешь
Ночь в чужом городе
вторая редакция
желтый пульс светофора
тени на перекрестке
уткнувшись носом в мобильник
человек без всякой надежды
повторяет одно и то же
•
почему ты молчишь
почему ты молчишь
почему ты молчишь
•
в обступающей тьме
тихо тлеет окурок
•
не зная что делать дальше
человек без всякого смысла
идет вдоль ночных магазинов
где в освещенных витринах
есть все что ему не нужно
•
шуршит бумажный пакет
с обрывком шалого ветра
•
почему Ты молчишь
почему Ты молчишь
почему Ты молчишь
•
человек без всякой причины
потерявший предназначенье
слышит Божье молчанье
и верит что где-то рядом
есть выход из этого мира
Закат
Не слышать гул времен, не слушать вечный гам…
Как следует вопрос к конечному ответу,
плыть по теченью волн реки, текущей в Лету,
и не принадлежать надежным берегам.
Желанье вечно жить теряет свой резон:
так меркнет белый свет за синими лесами;
так тяжесть на душе смывается слезами;
так медленная боль стекает в долгий сон.
Неведомый уму и невидимый страж
стирает мягкой тьмой случайные приметы;
раздельные цвета и разные предметы
на горизонте дня сливаются в пейзаж.
Пора потратить все, что сердце сберегло –
чем было и еще чем не было богато –
по курсу разменяв, как золото заката,
на слезное в горсти речное серебро.
На фото: Джеймс Морроу и Владимир Ермаков
Загрузка ...