Автор: Владимир Ермаков
Я не знаю, зачем надо было писать этот проблематичный текст. Но я его написал, выражая свое особое мнение в отработанном формате некстати. Вышло нечто вроде объяснительной записки по поводу своего уклонения от участия в общественной жизни. Из этого спорного пункта исходит сквозной тезис текста – освобождение личности от наваждения политичности.
За свою долгую бестолковую жизнь я не раз попадал в идиотские ситуации, когда в плане идейной дискуссии приходилось доказывать очевидное. Чаще всего безуспешно; опираясь на логику, уличаешь оппонента в уклонении от истины, а в ответ получаешь по мозгам тупым аргументом: сам дурак! Логика в полемике – сущая золушка: бесправная служанка на посылках злой воли. В политической риторике слова освобождаются от собственного смысла и набиваются злобой дня. Политика – игра без правил; целенаправленное вранье в качестве стратегического оружия входит в арсенал как официозной, так и оппозиционной пропаганды.
Как проходит в нашем информационном пространстве прение на актуальные темы? Публичные авторитеты сходятся на разборку и качают права, заявляя претензии на владение истиной. Одни убеждают публику, что у них благие намерения, а на их оппонентах клейма негде ставить. Другие утверждают то же самое, отправляя обвинения по обратному адресу. Доказать свою правоту никто не может. Да никто и не собирается что-либо доказывать. Поскольку спор контролируют авторитарные модераторы, побеждают те, кому положено. Так создается общественное мнение, которое не имеет ничего общего с тем, что люди думают на самом деле. Но полемистам на это наплевать. Как сказал умный писатель Павел Крусанов, автор неординарной прозы, для них прав не тот, кто прав, а тот, кто переспорил. В полемике на злободневную тему побеждает не тот, чей резон сильнее, а тот, чей напор настырнее. Кто ищет на общественном поприще чести и славы, тому лучше держаться подальше от такой, прости господи, публичной деятельности. А то ведь так прославишься, что потом не отмоешься…
Спрашивается, что же я, ничтоже сумняшеся, снова и снова рискую говорить от своего имени и по своему разумению? – и порядку не в лад, и протесту поперек. Глас рассудка убеждает, что лучше воздержаться от непосредственного высказывания, – ни один здравомыслящий человек не станет по своей воле ввязываться в русский спор, бессмысленный и беспощадный. Но тихий голос совести, уязвленной категорическим императивом, день ото дня нудит свое: молчать о неправде – значит, врать молча…
Разумному существу, наделенному нравственным чувством, трудно иметь место в окружающей действительности: не все, что есть в разуме, по зубам рассудку и по вкусу совести. По совокупности обстоятельств оказавшись в стороне от актуальных проблем активной жизни, я чувствую свое избирательное сродство с несуразным героем повести Андрея Платонова «Котлован». Как заочно живущий, Вощев гулял мимо людей, чувствуя нарастающую силу горюющего ума и все более уединяясь в тесноте своей печали. Увы, в нашем времени едва ли не каждый, кто не встраивается в конъюнктуру, оказывается заочно живущим. Вот и этот текст, идущий вразрез господствующей идеологии и в разрыв протестного дискурса, не рассчитан на чье-либо одобрение. Но, может статься, кто-то из тех, кто совершит труд прочтения, на выводе сверит свои мысли с изложенными тезисами – и утвердится в критическом отношении к политической риторике, направленной на подавление независимого мнения. Ибо силлогизм, положенный в основание авторской позиции, по своей логической сути прост и неоспорим:
Посылка 1. Нельзя стать патриотом, задурив мозги пропагандистским угаром; любить родину надо на трезвую голову.
Посылка 2. Нельзя быть либералом, ограничивая горизонт событий своим политическим кругозором; любить свободу надо от чистого сердца.
Ergo: Казенный патриотизм и тоталитарный либерализм – заведомо ложные измышления: выражения без содержания и обещания без обеспечения.
Одна гражданская активистка в разгар борений против реконструкции площади Ермолова призвала меня к ответу: – Почему вас не было на митинге протеста? Постановка вопроса была мотивирована ее уверенностью в своем нравственном приоритете. Так уж у нас заведено: нимало не сомневаясь в своем праве решать за всех, что такое хорошо и что такое плохо, одни граждане Орла хватают других за грудки и берут за душу: – Ты за фонтан или против? А я, честно говоря, гуляю мимо. И не понимаю, почему этот пункт стал главным в повестке дня, когда вокруг столько нерешенных проблем, от которых зависит существование города в качестве регионального центра. Мне кажется, что фиктивная актуальность прения о фонтане подброшена хитрыми политтехнологами активным общественникам, как кость своре дворовых собак, чтобы те передрались между собой и не мешали политикам заниматься своими делами, далекими от очевидности. А мне не хочется грызться и лаяться…
Я не вижу общего смысла в публичных акциях, заполняющих массовое сознание видимостью общественной деятельности. У меня как сознательного гражданина есть свое мнение по поводу того, что происходит в городе. А также в стране. И в мире. Я хочу, чтобы в действительности было больше разумности. Но не знаю, что нужно делать, чтобы стало так. Однако не допускаю, чтобы кто бы ни было мог навязать мне в качестве социального идеала идеологический симулякр. И не поддаюсь наваждениям пропаганды.
Я обдуманно не поддерживаю фарисейскую стратегию государственной идеологии, отдающей обустройство страны на откуп бюрократии, одурманивая гражданское общество наркотической риторикой великодержавности. Ибо, как сознательный гражданин, не принимаю подмену понятий в патриотическом словаре, когда мытари и фарисеи говорят о родине, имея в виду правительство, закрывающее глаза на все их прегрешения и преступления.
Я осознанно не поддерживаю агрессивную стратегию несистемной оппозиции, отравляющей национальную почву вредными отходами западных политических технологий, прикрывая провокативную практику либеральной фразеологией. Ибо как свободный гражданин выступаю против попыток на базе свободомыслия создать тоталитарную секту, всеми правдами и неправдами преследующую интересы ее руководителей и распорядителей.
Когда передо мной ставится сакраментальный вопрос – родина или свобода? – я отвечаю без колебаний: родина и свобода! И на том считаю дискуссию законченной. Кто разъединяет эти ценности, чтобы захватить власть над моим сознанием, разоблачает себя как виртуального узурпатора. Будучи убежден, что информационное пространство намеренно деформировано всеми заинтересованными сторонами, ожесточенное прение между либералами и патриотами полагаю не идейным усердием, а риторическим прикрытием борьбы политических кланов за господство в стране.
Претензия на контроль над общественным сознанием, искони присущая предержащей власти, явление социологически неизбежное. И в некоторой разумной мере исторически необходимое, поскольку порядок вещей должен быть обусловлен порядком слов. А слова, понятное дело, должны содержать согласованный в людях смысл. Система семантического консенсуса – ментальная основа социума; без общего языка социальное согласие немыслимо. Разложение общества начинается с символической коррозии, разъедающей основополагающие понятия.
Пока стремление руководства судить и рядить удерживается в административных рамках, претензии власти на окончательное решение вечных вопросов ограничены общественным мнением. Национальный менталитет, выработанный из исторической традиции, имеет иммунитет к идеологии. Народ, уверенный в себе, не доверяет свой здравый смысл предержащей власти. Конечно, самостоятельному мужику можно задурить голову, – но, пока он в своем уме, с толку его не собьешь. А вот из самонадеянного умника, полагающего свой аршин мерой всех вещей, сделать дурака намного проще.
Исходя из своих интересов, политическая элита внушает интеллектуальной элите, зависящей от бюджетного финансирования, что государственная идеология по статусу своему суть средоточие национального самосознания, а потому официально признанные мыслители должны искоренять в стране инакомыслие. Умник, получивший удостоверение, что он есть столп и утверждение истины, и рад стараться. Интеллектуалы, находящиеся на службе идеологии, запирают хранилища духовных сокровищ на замки догматов. А чтобы истина не могла сама свидетельствовать о себе, базовые понятия, в которых выражаются ее важнейшие аспекты, искажаются по заданному шаблону. Животворящие слова, из которых рождается мысль, осознанно стерилизуются, то есть освобождаются от собственного смысла. Это дело всячески поощряется властями предержащими, но с точки зрения морального закона это подлое дело – измена разуму. Не умея совместить верность мысли с лояльностью к власти, по жизни я выбрал служенье муз, а не государственную службу.
Продавая идейное первородство за идеологическое первенство, критический разум попадает в тиски догматизма; рассуждение в предопределенном направлении сводится к демагогии. Причем при перемене знака методика манипуляции массовым сознанием не меняется. Умники, ставшие сторонниками несистемной оппозиции, становятся такими же отступниками от истины, как охранники государственной доктрины: с тем же неумеренным усердием, превозмогающим рассудок, они изменяют правде жизни ради угождения догме. Претензии мятежных самозванцев на власть над умами оказываются ложными, потому что мессидж мятежа не правда, а вражда. Не желая ставить свое мышление в зависимость от политической конъюнктуры, я оказался в разумной оппозиции к протестному дискурсу, сосредоточенному на деструкции.
Правда пополам не делится; половина правды все равно что неправда. Распрю патриотов и либералов в границах единой страны можно уподобить раздору левого и правого полушарий в пределах одного мозга. Расщепление коллективной личности на враждующие фракции сродни социальной шизофрении. Ничего хорошего из такой ситуации выйти не может. Если национальная идея превратится в навязчивую идею, держава вытравит в стране свободу. Если принуждение к свободе возобладает над природной солидарностью, народ потеряет родину. Хрен редьки не слаще. Думать так тяжело, но уклоняться от своего мысленного долга, поддаваясь давлению идеологии, еще хуже: горькая правда лучше сладкой лжи.
Чтобы противостоять соблазнам ложных измышлений, разум должен работать в критическом режиме. Иначе идеологическое наваждение затмит в праздном уме очевидную картину мира. Сон разума рождает чудовищ, пожирающих в людях здравый смысл. На поверхности сумрачного сознания остается мякина мертвых слов. Ветер, гуляющий в пустой голове, гоняет словесную шелуху по замкнутому кругу. Нищие духом полагают эту бессмысленную круговерть позитивным мышлением.
Метафизический
постскриптум
За долгие годы трудных размышлений о патриотизме и либерализме я пришел к убеждению, что понятия родина и свобода суть две ипостаси одного сакрального смысла, существующие в сознании нераздельно и неслиянно. Что из этого следует, я не знаю. Однако намерен следовать этому убеждению до конца. Хоть до своего конца, хоть до конца света.
Поэтический постскриптум
Родина. Свобода. Сути слов
разделить в себе я не готов –
я и патриот, и либерал;
так случилось: я не выбирал
ни судьбы, ни века, ни страны;
я – солдат неназванной войны.
Но, когда придет урочный час,
мне никто на свете не указ;
выбирая горе по уму,
я не подотчетен никому:
жизнь свою любя или губя,
каждый отвечает за себя.
У судьбы и воли суть одна;
свет во тьме – частица и волна;
я и либерал, и патриот –
и на мне кончается народ:
все, что совершается в стране
это завершается во мне.
Дни и ночи, годы напролет,
сквозь меня история идет:
это я сужу, куда нам плыть,
я решаю, быть или не быть,
разделяю в мире свет и тьму,
следуя решенью своему…
Если что не так – моя вина
в том, что повредились времена,
что в конце неназванной войны
ничего – ни воли, ни страны;
в бедном сердце и больном уме
ничего… и гаснет свет во тьме.
Загрузка ...