Автор: Владимир ЕРМАКОВ
24 января. В России ни одна социальная задача не может быть успешно решена в человеческом множестве, не имеющем общего знаменателя. На самых разных уровнях заходит речь о необходимости государственной идеологии. Консенсуса относительно главной идеологемы нет; мнения расходятся весьма разительно. Но что-то насущное и непреложное для всех должно быть найдено и названо, чтобы на этой государственной парадигме можно было договариваться об общем будущем…
Если говорить об идеологии переходного периода в принятых терминах, ее можно реально свести к двум составляющим: консьюмеризм и конформизм. Если сказать со снижением – потребительство и приспособленчество. Хватай сколько можешь и живи как хочешь. На этом государство не удержишь; надо чтобы было хоть что-то святое…
Судя по всему, властям предержащим люб умеренный авторитаризм, замешанный на сакральной православной традиции и опирающийся на священную частную собственность. Правда, непонятно, как быть с демократией. Куда девать коммунистов, либералов, феминисток, агностиков и т.д., и т.п. И что делать с шариатскими анклавами, вызревающими внутри федерации?
И вообще, обжегшись на либеральном гуманизме, на просвещенный консерватизм смотришь с понятным подозрением…
25 января. Теракт в аэропорту «Домодедово». Десятки погибших, сотни пострадавших. Страна поражена очередным стрессом. По всей вероятности, не последним. Пока не уничтожен последний террорист, война не окончена.
Что движет убежденными убийцами? Фанатизм: вырожденная форма идеализма. Отвлеченная идея, зараженная злом, превращается в паранойю. Неразумная ярость горит в душе медленным черным огнем, выжигая изнутри человеческое существо. В обугленную пустоту вселяется дьявол.
А может быть, у носителей смерти вообще другой генетический код? Они похожи на нас, но они – не мы. Они – чужие, как чудовища из кино. Нелюди, затесавшиеся в люди, – они питаются нашей болью, страхом и горем…
Каждый теракт, помимо всего, подрывает нашу экономику. После «Домодедово» миллиарды рублей будут изъяты из программ развития и направлены на обеспечение безопасности на транспорте. Хотя эффект от этих мер большей частью психотерапевтический. Черт знает, где будет следующая явка смерти…
26 января. Иней… Влажность из морозного воздуха конденсировалась ледяными кристаллами по ветвям деревьев. Словно русла улиц заросли за ночь фантастическими белыми кораллами. Если хоть раз за зиму не случится это обыкновенное чудо, зима проходит почитай что даром…
Идешь с приподнятым настроением – по самым прозаическим делам; даже необходимость платить за жилье по возросшим тарифам почти не расстраивает смиренное сердце. Что ж, такова жизнь, и ничего тут не поделаешь.
В пункте приема платежей очередь в несколько человек. Дама, занявшая место за мной, отошла в сторону – заполнить квитанцию. Гражданка, подошедшая следом, молча стала мне в затылок. Та, что пришла раньше, заявила свои права: – Я тут стою. – Вижу, как вы стоите. – Я заняла очередь! – А кто спорит? – Вот и имейте в виду! – А что вы так волнуетесь? – А чего мне волноваться! – А я не знаю, чего вы разнервничались… – А тут и знать нечего! – Ну так и успокойтесь. – Сами бы лучше помолчали! – А я вообще с вами не разговариваю. – Да уж куда там… Злобность из насыщенной атмосферы конденсировалась вздорными фразами по сюжету скандала. Каждая из сторон хотела оставить за собой последнее слово в прениях, но сказать обеим было нечего. – Вот именно, – непонятно к чему ввернула одна. Вторая оторопело помолчала, но потом нашлась и, возведя очи горе, выдохнула из себя с интонацией терпеливой страдалицы: – О Господи… На том и кончилось. Тем более, что тут и очередь подошла.
Я заплатил и вышел на улицу; иней на деревьях показался мне каким-то вялым и серым. Ну, иней; эка невидаль…
27 января. В хронике борьбы с коррупцией новый эпизод: местное телевидение показало задержание с поличным декана экономического факультета института экономики и торговли. Сумма разовой взятки 20 100 рублей (видно, все услуги по тарифу с учетом инфляции); предприимчивый студент покупал сессию оптом. Всего же в кабинете во время обыска изъято почти полмиллиона рублей, разложенных по конвертам.
Операция готовилась три месяца; работа оперативников впечатляет. Вот только не знаю, насколько правомерно вмешательство правоохранительных органов в учебный процесс… Ведь если рассудить по существу дела, кого готовит оное высшее заведение? Не физиков-теоретиков, которым нужны абстрактные знания, а менеджеров-практиков, которым необходимы конкретные понятия. Будущим специалистам по русскому маркетингу «Общая теория занятости, процента и денег» Дж. М. Кейнса нужна примерно так же, как дуэльный кодекс бойцам спецназа. Чтобы успешно вести дела в нашей экономике, можно не слишком вдаваться в теорию прибавочной стоимости, но никак нельзя не знать, кому, когда и сколько надо давать на лапу. Тут, господа, природной сметки маловато – нужен опыт! Тяжело в ученье, легко в бою. Видимо, обучение в институте ведется в условиях, максимально приближенных к деловым.
28 января. Заводя речь о патриотических чувствах, государство хочет ухватить граждан покрепче, чтобы держать за душу. Поручать целостность национальной идеи профессиональным политикам столь же неосмотрительно, как доверять сохранность запасов спиртного хроническим алкоголикам.
Вспоминается, как похмельный прапорщик куражился перед строем призывников: Я научу вас, раздолбаев, родину любить! Что он имел в виду, было неясно, но интонация ничего хорошего не предвещала.
Вопрос об опасности превращения патриотизма в идеологию с горечью и злостью поставил Фридрих Дюрренматт в пьесе «Ромул Великий». Вот ключевой момент идейного спора героини, намеренной пожертвовать собой для блага отечества, и мудрого римского императора, для коего моральный долг непреложнее государственного:
Рея. Речь идет о родине, а не о государстве.
Ромул. Когда государство начинает убивать людей, оно называет себя родиной.
Рея. Наша беззаветная любовь к родине сделала Рим великим.
Ромул. Но наша любовь не сделала Рим хорошим. Своими добродетелями мы откармливали изверга. Как от вина, мы хмелели от величия нашей родины, но то, что мы любили, стало горше полыни…
Я прочел эту пьесу, изданную по недосмотру советской цензуры, сорок лет назад, когда, будучи студентом исторического факультета, готовился к экзамену по истории КПСС. Моя бедная голова, отупевшая от забубенного догматизма, болезненно прояснялась едкой иронией философской комедии – словно парами нашатыря посреди дурной пьянки. Когда я оторвался от книги, было далеко за полночь. Окна студенческого общежития на улице имени неправильного классика Лескова выходили в старый сад. Я растворил окно: тишина и прохлада… лунный свет седым огнем озарял цветущие яблони. Этот ирреальный, почти метафизический пейзаж чудом своего явления опровергал серые догматы материализма. Сознание совпадало с бытием, не нуждаясь ни в каком посредстве и руководстве. Своей исторической родиной я осознавал не абстрактное социалистическое отечество, а этот призрачный лунный сад, населенный несбыточными грезами и потерянными воспоминаниями…
В ту весеннюю ночь в студенческом общежитии на улице Лескова я потерял эпистемологическую*) невинность. И стал инакомыслящим. То есть вольнодумцем. С тех пор и поныне я верю только в то, что любо сердцу и ясно разуму.
Экзамен, однако, сдал. Легко. Ибо в годы застоя идейный фанатизм вышел из моды; для успешной карьеры достаточно было лояльного к власти цинизма. Но страх еще не выветрился из духа времени. Государство не допускало сомнений в себе. Стоило обратить на себя внимание неосмотрительным поступком или неосторожным вопросом, и чудище обло, огромно, стозевно уставляло на тебя немигающий взор, подернутый кровавой мутью…
Чем больше я вникал в партийную историю, тем меньше верил в коммунистическую идеологию. Человеческие жертвы на алтарь революции питали тоталитарного изверга. Благородная цель, попавшая в тиски террора, оправдывала подлые средства. Все сомнения заключались по приговору особого совещания в исправительно-трудовые лагеря; все возражения ставились к стенке. Ни одно государство не дорожило так любовью народной, как социалистическое отечество; взгляд в сторону считался изменой родине – и карался без всякого снисхождения…
Любовь к родине не подлежит государственному регламенту. Говорить о ней всуе – гражданский грех. Что такое патриотическая работа? Любое нужное дело, исполненное надлежащим образом. Не тот патриот, кто бьет в себя грудь, а инородца в морду, а тот, кто пашет родную почву и сеет разумное, доброе, вечное. Любить родину – значит организовывать отечественное производство и искоренять организованную преступность. Лечить людей и учить детей. Убирать мусор, в конце концов, и сбивать сосульки с крыш…
29 января. Вновь пошли разговоры о продаже кинотеатра «Родина» под торгово-развлекательный центр. Вопрос о судьбе этого неудобного и нерентабельного объекта муниципальной собственности уже не раз вставал ребром. До сих пор как-то удавалось спасти от разрушения это здание – одно из немногих, сохранившихся в Орле от стилистических поисков предвоенных лет **). Однако проблема была поставлена – и не решена. Так и не удалось найти рачительного хозяина, готового пойти на расходы, связанные с реставрацией и реконструкцией памятника архитектуры. В старом доме ютятся ларьки и конторки – как разные звери теснились в сказочном теремке… пока в постояльцы не заявился медведь. Надо ли напоминать, чем кончилась сказка?
Будет жаль, если город лишится еще одной бесспорной достопримечательности, получив взамен еще одно серое сооружение в новорусском голимом***) стиле.
30 января. Что лучше – оказаться последним дураком или и в этом случае должно стремиться быть первым? Когда оказываешься в дурацком положении, думать об этом поздно.
Загрузка ...