Автор: Владимир ЕРМАКОВ
5 апреля. Весна, о неизбежности которой столько говорили синоптики, совершилась. Вернее, продолжает совершаться.
Ох, сколько снега навалили зимние месяцы! Снежные короли, налево и направо расшвырявшие россыпи серебра, о последствиях своего мотовства не беспокоились: после нас хоть потоп! Но потопа, слава богу, не случилось. Разве что по окраинам города Ока подтопила несколько домов, заглядевшихся в воду, да где смогла подмыла берега.
6 апреля. По левому берегу Оки, от Красного моста к стрелке, набережная покрыта понизу толстым слоем ила. А по нему длинная цепочка глубоких следов… Какому чудаку была охота бесцельно брести по вязкой грязи? Ума не приложу. Разве что осевший в городе крестьянин поддался ностальгическому порыву…
7 апреля. В Доме печати состоялся разговор на тему «Орел – третья литературная столица». Лидеры творческих союзов и вожаки общественности в свободной дискуссии с городскими властями обсудили радужные перспективы, открывающиеся к 450-летию Орла в связи с правительственной поддержкой наших
благих намерений. Славно так поговорили – в общем и в частности; порой пристрастно, а местами страстно. Регламент, как водится, перекрыли вдвое…
В начале собрания мэр обозначил задачи и выделил приоритеты; далее он вежливо и внимательно выслушивал наболевшее, отзываясь на всякую дельную мысль. Хотя, по большому счету, среди высказанного множества великих, высоких и глубоких мыслей дельных было не так много. А вот идей – вдоволь! Много хороших, но больше разных. Масштаб тоже брался различный: от минимализма до максимализма. Пессимисты предлагали город подмести, оптимисты – перестроить. Наиболее вдохновенные хотели бы, с Божьей помощью, снести ненужные библиотеки и кинотеатры и восстановить утраченные храмы. А если на все святые дела отпущенных из казны денег не хватит, наставить для пущего благолепия поклонных крестов. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
Был заявлен еще один смелый проект, замысел с размахом; я бы назвал его инновационной ретроутопией. Надо ни много ни мало восстановить орловскую крепость в первозданном виде и превратить ее в культурно-развлекательный высокорентабельный туристский объект. Представьте себе, какой дивный мираж возникнет на стрелке рек! Все флаги в гости будут к нам… По сохранившимся в архивах рабочим чертежам и боярским отпискам одним студентом-дипломником уже выполнен макет.
Конечно, такая романтическая ностальгия, целеустремленная в преданья старины глубокой, вызывает невольное восхищение: как славно, когда ученые мужи, умудренные историческими изысканиями, не утрачивают детской непосредственности и юношеского энтузиазма. Но как представишь себе, сколько при этом будет спилено дубовых рощ и распилено бюджетных средств… И что получит город в итоге? В лучшем случае – квазиисторическую декорацию, в худшем – игровой и торговый центр. А что-то тихое и тайное, таящееся в сердце города, будет навсегда утрачено.
Тем более, что для патриотического рвения есть другие насущные задачи. Реальные артефакты нашей истории и культуры, представляющие наследие веков, складированы до лучших времен в условиях, отнюдь не способствующих их сохранности. Потому что Орловский краеведческий музей, старейший в музейной системе, завяз в ремонте, как в трясине, и эта вопиющая проблема почему-то мало волнует и власть, и общественность. Краеведам остается только уповать на божий промысел…
Среди конструктивных идей, высказанных в ходе обсуждения, наиболее разумной и продуктивной представляется концентрация усилий на системной организации историко-культурной зоны в центре города – от Болховской Ленинской) улицы до «Дворянского гнезда». Концепция предусматривает модернизацию музейного комплекса, разработку культурного ресурса историко-литературного ландшафта, введение в среду литературных кафе, выставочных и концертных залов, поддержку повседневной культурной жизни, проведение масштабных акций и литературных праздников. Только так, в процессе, можно и нужно связать великие традиции с живыми явлениями культуры.
В подтверждение этого направления уместно привести здесь высказывание Льва Аннинского, одного из общепризнанных авторитетов отечественной культуры: «Орловщина – место неизбывно литературное… Москва и Питер, конечно, держат первые места, но все тверже убеждение россиян, что в первых столицах творится что-то всемирно-потребительское и не вполне отечественное, а настоящая литература, имеющая отношение к душе народа и к судьбе страны, продолжается в регионах, среди которых орловская земля – первая в ряду». Это мнение дорогого стоит, но и ко многому обязывает.
8 апреля. Обнародован новый состав Совета при президенте РФ – Совета по культуре и искусству. Что меня сразу привлекло в нем, так это количественный состав. Помимо самого президента в Совет входят 33 советника. Сразу возникают литературные реминисценции, отголоски чудной пушкинской сказки:
…Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька…
Ладно, про дядьку не надо: но вот что мне решительно не понравилось, когда вчитался в список, так это качественный состав. Дело не в персоналиях: все избранники – люди, безусловно, достойные; дело в пропорциональном представительстве. Среди призванных для совета четыре режиссера и четыре дирижера, в достатке руководящих работников и в избытке звезд первой величины, есть артистка (прославившаяся ролью путаны), есть блистательная танцовщица и даже модный портной (виноват: кутюрье)… – и только 1 (в скобках прописью: один!) писатель. Как же так…
С риторическим пафосом и ригорическим упорством повторяю прописную истину: Россия – страна логоцентрическая. Это значит, что в русской культуре на протяжении веков литература была теологией и философией, оправданием добра и утверждением истины, пространством духовной свободы и полем общественной солидарности; если суммировать – единственной эксплицированной формой скрытной и смутной национальной идеи. В начале русского самосознания было слово. «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона. Именно им открывается 20-томная «Библиотека литературы Древней Руси», начатая изданием в 1997 году и застрявшая в безденежье на 15 томе. (Теперь я понимаю, почему, в отличие от бобслея, словесность, очевидно, не является больше мерилом государственного престижа). «Слово о полку Игореве» было залогом возрождения единого государства из княжеских раздоров. «Задонщина» воодушевила нацию на освобождение от татарского ига. Пушкин вообще наше всё. Толстой и Достоевский… да что тут говорить! – русские писатели, а не русские цари сделали Россию мировой державой. (Это гипербола; тут я, конечно, перебрал немного, но по сути не соврал). В годы советской власти литература являлась полем битвы волшебников слова с вампирами идеологии, центральным фронтом борьбы добра со злом. Добро, как и должно сему быть, победило. Зло, как это всегда бывает, решительно и расторопно перешло на сторону победителя – и взяло в свои умелые руки борьбу с пережитками прошлого. В пережитки попало в основном то, что не служило власти и не приносило прибыли.
Литература, оставленная в подозрении у начальства, в негласном порядке лишена чести и славы. Но не совести; совести у литературы никому не отнять! Конечно, что греха таить, порой берут верх и задают тон бездарные и беспринципные борзописцы, имя им легион, но рано или поздно язык выдаст каждого оборотня, и дух времени извергнет его из уст своих. Ибо в совокупности своей литература есть не что иное, как рефлексия нации над условиями своего существования, происходящая в родной речи.
Поэтому дискриминация писателей на государственном уровне задевает меня как поэта и заботит как гражданина. Состав Совета не случаен – он репрезентативен политике правительства, то есть свидетельствует о том, каким образом оно намерено действовать в сфере культуры: режиссировать и дирижировать, развлекать и отвлекать, – а не внимать и понимать. Видимо, власть ожидает, что каждый советник будет просить и получать у нее подачки или поблажки по своему профилю, за что обязуется публично поддерживать ее имидж. Государственный суверенитет позиционируется как ведомственный вассалитет. Тут лезет на язык другая ассоциация (кыш, дурная! – нет, не уходит…), из саркастической притчи
Высоцкого:
Тридцать три богатыря
Порешили, что зазря
Берегли они царя и моря, –
Каждый взял себе надел –
Кур завел – и в ём сидел,
Охраняя свой удел не у дел.
Ну и так далее. Наверное, хотели как лучше… Но в этом аспекте предстоящее процветание третьей литературной столицы (см. предыдущую запись) вызывает некоторое сомнение…
9 апреля. Там, где земля прогрелась, из рыхлой тьмы пробиваются на божий свет нетерпеливые травы. Надо торопиться. Весна так коротка. Да и жизнь тоже. Всякая плоть – трава…
10 апреля. Отступающие на север армии зимы оставили по пути завалы мусора… Все тайное, скрытое прежде снегами, стало явным. Если вглядеться в состав мусора, можно представить, что это коллективное подсознание проявляется в сеансе социального психоанализа… о боже, как ничтожны и неприглядны наши жалкие секреты, глупые подлости и мелкие пакости!
Вдоль тротуаров и дорожек частые кучки фекалий. Неужели в городе так много собак? Не иначе, как и люди внесли свою долю: присаживались по нужде бок о бок с собачками, и… Вряд ли, конечно. Но все же – почему в нашей жизни так много дерьма?!
Все на этический субботник!
11 апреля. Жизнь упала, как зарница, // Как в стакан воды ресница… Почему вдруг всплыли в памяти эти завораживающие строки? Почему в самые ясные дни вдруг находит на нас тень грусти? Словно на солнце тучка… Наверное, природа сознания так устроена, чтобы прививка метафизической печали хранила нас от экзистенциального отчаяния. И от тупого довольства тем, что есть. Чтобы помнили в глубине сердца своего, что жизнь не сводится к фандрайзингу, мониторингу, маркетингу, шопингу и даже, прости господи, к менеджменту. Жизнь упала, как зарница… А весна как вызов сердцу, и хочется жить, отвечая какому-то высокому тайному предназначению.
Загрузка ...