Своемерные заметки на полях календаря

2010-04-21

Автор: Владимир ЕРМАКОВ

12 апреля. День траура в России. Неделя траура в Польше. Проклятое имя Катыни обозначило еще одну печальную веху в нашей истории. Но это другая печаль. В свете поминальных свечей меркнет гнев и блекнут обиды. Нас примиряет внезапное несчастье и объединяет скорбное молчание.



Авиакатастрофа под Смоленском, в которой погибли президент Польши Лех Качиньски с супругой и сопровождающие высокопоставленные лица, потрясла всех. Эта беда словно развязала мертвый узел памяти о катынской гекатомбе в русско-польских отношениях. Протокольные тонкости признания степени нашей ответственности за расстрел польских офицеров потеряли прежнее значение. Развязка конфликта случилась с безличной безжалостностью, свойственной воле рока в античной трагедии. Смысл трагедии – катарсис: переживание горя очищает сердца.

С давних пор для русского духа притягательно тревожное обаяние польского мифа. Самая анархичная из западных стран и самая романтичная из европейских наций, Польша сделала ставку на то, что любовь к родине и любовь к свободе могут жить в загадочной славянской душе нераздельно и неслиянно.

К моему поколению польский миф обратился лицом Збышека Цибульского в легендарном фильме Анджея Вайды «Пепел и алмаз». Образ современного героя, с небрежным благородством и беспечным мужеством погибавшего за безнадежное правое дело, завораживал воображение и заговаривал отчаяние. Можно потерпеть поражение, но не признать себя побежденным. Ещё Польска не сгибнела… Поразительная вещь! В семантике этой кодовой фразы как бы заложена парадигма пессимизма, а семиотика гимна порождает порыв духа к самоотверженной жертве. Если надо – с саблями на танки… Этот особого рода фатальный героизм, свойственный национальному менталитету, заражает современников надеждой. История не в силах обуздать польский гонор, и что-то очень важное, превосходящее простую причинность, угадывается за польской судьбой – может, этнологический гомеостаз, а может, божий промысл.

Я думаю о двойном уроке Катыни… Бесплодная подлость и ханжеская лживость сталинского режима тяготят мою великорусскую гордость постыдным грузом. Когда кто бы ни было, из каких бы ни было побуждений пытается оправдать нравственную прорву террора исторической необходимостью, мне кажется, что разверзаются братские могилы Колымы и Катыни и прах убиенных стучит в моем сердце. Горечь и гнев возмущают душу. Но печаль о настоящем и тревога о будущем отрезвляют разум. Злодейства тиранов не подлежат прощению. Судьбы народов не подлежат суду. А участь человека сама по себе так трагична, что только сострадательность и солидарность могут вызволить нас из кабалы зла…

Черный флер траура омрачил праздничные тона Дня космонавтики. Впрочем, этот день уже не числится в святцах. Мифологическое содержание космической эпопеи как-то незаметно выдохлось. Остались ритуальные реверансы в адрес покорителей космоса, в которых за риторическими оборотами вокруг да около угадывается идейная бедность.

Полет Гагарина как некий символ прогресса сплотил все человечество в едином порыве – в прорыве в будущее. Но оптимизма хватило ненадолго. В будущем оказалось так же неладно, как в прошлом. Что-то стало лучше, что-то хуже, а в целом как всегда. Работа на орбите стала просто работой. Космическая тема превратилась в idee fixe массовой культуры, породившую мифологию звездных войн. Муза фантазии подалась на панель – ублажать изощренными извращенными грезами инфантильных обывателей постиндустриального общества.

Правительство Соединенных Штатов выставило на продажу отлетавшие свое «Шаттлы». Пока же на орбитальную станцию их астронавты будут добираться на русских ракетах. А мы чего? отчего не подбросить, ежели по пути…

А что потом? Президент США решил придержать козыри и о дальнейших космических планах высказался как-то уклончиво. Похоже, что боевые противоракеты занимают американцев куда больше, чем космические корабли. Может, они и впрямь что-то знают о пришельцах и боятся вторжения извне? Пока мы несем трудовую вахту на ближней орбите, Пентагон по сценарию, написанному в Голливуде, готовится к спасению мира от маленьких зеленых человечков…

А что у нас? Президент РФ, поздравляя космонавтов, заявил, что космос остается среди приоритетных направлений, и даже пообещал форсировать разработку космического транспортного средства нового типа, – но явного энтузиазма в его голосе не было. Марсиане могут спать спокойно. Нам не до них.

Конец прекрасной эпохи. Романтическая мечта ушла из западной цивилизации… словно любимая женщина из опостылевшего дома. Любовь кончилась. И что нам осталось? Работа, рыбалка, водка, футбол. Сплетни о звездах (шоу-бизнеса), сказки от Лукаса и секс по интернету. А так хотелось дожить до репортажа с Марса…

13 апреля. Из трещинки в асфальте, из пучка узких резных листочков на тонком стебельке явился миру невзрачный желтый цветок… Надо же, одуванчик! Так рано… Лучшее время года в нашем краю – от первых одуванчиков до первых пионов. Когда кажется, что все еще впереди, и бесцельное ожидание не тяготит, а радует сердце…

14 апреля. В музее Тургенева прошел вечер памяти поэта и журналиста Владимира Переверзева. Уже год как его нет. Долгие годы он был лицом нашего телевидения. В отличие от прочих медийных лиц, просто приятных и приятных во всех отношениях, Переверзев говорил с экрана вещи нелицеприятные. В его профессиональной деятельности было больше личного отношения к делу, чем полагалось по штату. Трудно быть собой, но он мог. Чем более он был любезен народу, тем менее любим начальством. Всматриваясь в окружающее с какой-то надрывной жалостью и обостренной тревогой, он всем своим творчеством и всем своим существом протестовал против вырождения мистики русской жизни в бессмысленную житейскую суету. Журналист знал, в чем его долг, и делал все, что возможно. Поэт верил в магию слова и стихотворной ворожбой пытался достичь невозможного. И порой достигал. Его лучшие строки войдут – вошли! – в избранное нашего времени. Что остается от поэта? То, что сказано от себя – за всех.

Тенью русской словесности,

Отголоском чужого мгновенья

В нищете и безвестности

Умирает мое поколенье.

Ни войны вроде не было,

Ни беды – так, одни передряги,

А деваться-то некуда,

Кроме белой бумаги.

В тотальной бюрократии бытия, пророком которой был Кафка, нет более безвыходного застенка для гражданина, чем бумага. И нет более надежного пристанища для поэта. Вот, немногим выше, в столбец газетного текста встроена стихотворная цитата – как окошко, зарешеченное восемью строками курсива. По ту сторону слов в глубине небытия каким-то таинственным образом суща душа поэта. В магическом ритуале чтения мы свидетельствуем свершившееся чудо поэзии.

15 апреля. Всемирный день культуры. Надо оценить деликатность нашей власти, тактично обошедшей его умолчанием. Ни слова в официальном порядке. И правильно. В доме повешенного не говорят о веревке. Культура, к великому сожалению нормальных людей и большому удовлетворению правильных пацанов, не входит в число национальных приоритетов. Есть бесконечное множество определений культуры. Ни одно из

них не схватывает сущности этого феномена, но само число их свидетельствует о его значении. Говоря метафорически, культура – это сверхъестественная среда обитания человека. Неведомое существо, выбравшееся из лабиринта эволюции на божий свет, но далее оставленное Богом на собственное усмотрение, может сохранить себя в человеческом облике только в сакральной сфере культуры. Жречество культуры – интеллигенция.

Низкий статус интеллигента – родовой признак варварства. Варварство ставит на силу. Сила есть – ума не надо. Результат предсказуем, но у сильных мира сего не хватает ума понять причины упадка. Более того, культура таинственно соотнесена со свободой. В цивилизованном обществе человек с книгой вызывает больше уважения, чем человек с пистолетом. Очень точно сказал об этом поэт Борис Слуцкий:

Я чтил усилья токаря и пекаря,

шлифующих металл и минерал,

но уровень свободы измерял

зарплатою библиотекаря.

Собственно говоря, интересы интеллигенции в общем и целом совпадают с общественным благом. Иными словами, что хорошо для учителя, хорошо для России.

В Орле праздник также прошел практически незамеченным. Наверное, имидж культурной столицы русской провинции пока что для нас великоват… разве что на вырост.

16 апреля. Легкий ветерок мешает солнечный жар и прозрачную прохладу в нечто головокружительное… А еще горчащая примесь дыма: по пустырям горят кучи мусора, оставшиеся после экологического субботника. На берегу Оки, под старыми ивами, в сосредоточенном молчании сидят два мужика. Река с небрежной нежностью оглаживает кромку берега. Серебряные отсветы рассыпаются по мгновенной ряби, вдруг пробегающей по воде. Мужикам почти хорошо. Не хватает третьего… Видать, третий пошел за бутылкой, – и в ожидании его мужики медитируют над вечной водой. И мне захотелось стать им, третьим, несущим страждущим малый сосуд, на дне которого истина. Как в лучшие времена, сойти под откос, сесть рядом, на старую покрышку, важно выпить свою треть, и когда оно дойдет до сердца, высказать все, что на душе. Все, что здесь недосказано…

17 апреля. Кажется, я понял, почему в нашей традиции положено распивать на троих. Это практическое применение в живой жизни диалектического принципа единства и борьбы противоположностей, до чего мы

задолго до Гегеля дошли своим умом. В органично сложившейся триаде собутыльников первый пьющий выражает тезис, второй – антитезис, а тот, кто разливает и пьет последним, проводит синтез. Если удачно, то происходит снятие противоречий… если нет, то консенсус восстанавливает милиция.

18 апреля. Когда пишешь, чувствуешь свою потенциальную правоту. Когда перечитываешь, осознаешь свою фатальную неполноту. Вся надежда на понимающего читателя. Понимание – обыкновенное чудо, наполняющее слова смыслом.