Автор: Владимир Ермаков
21 июня. Самые длинные дни в году. Медленные, жаркие, долгие. И грустно думать, что по ходу календаря они начнут укорачиваться. Только привыкнешь к хорошему – а оно уже уходит. Как радость, как молодость, как жизнь…
22 июня. Самой короткой в отечественной истории стала ночь на 22 июня 1941 года. Сны всем в ту ночь снились разные, а кошмар, начавшийся с пробуждением, был один на всех. Грянул гром с ясного звездного неба, и с рассвета началась большая и страшная работа войны. Самая короткая ночь стала началом самого долгого горя. Пепел жертв и прах героев неизбывной печалью легли на сердце России. Память о войне окаменела в монументах, но все еще не стала историей. Медленно и неохотно родная земля каждой весной отдает солдат, запоздавших с войны.
23 июня. Принято решение о восстановлении Петропавловского собора. Прости, Господи, мои сомнения, но целесообразность этого акта веры кажется мне… мягко говоря, проблематичной.
Наиболее рьяные ревнители православной старины в минувшем году прошли крестным ходом к тому памятному месту, где некогда стоял собор. Молебен перешел в митинг. Радикальные ретрограды требовали снести возведенную здесь в 1958 году главную библиотеку области и восстановить взорванный в 1940 году собор. Таковое рвение необъяснимо доводами рассудка – не иначе как бес попутал грезы и резоны богомольцев. Никто из живых не связан душевно с исчезнувшим храмом, бывшим оплотом казенного благочестия; запоздалая истерическая реакция по поводу его утраты как-то неубедительна. А вот прекрасная библиотека, осененная славным именем Бунина, чей классический ордер так органично обрамлен парком, является оазисом высокой культуры для трех поколений орловцев. Кажется, библиотеку орловской интеллигенции все-таки удалось отстоять. Не иначе как с Божьей помощью…
Образованный попечительский совет, в который вошли представители власти, бизнеса и общественности, поставлен в сложное положение. Как сделать, чтобы и овцы были целы, и волки сыты? куда втиснуть громаду нового проекта? где изыскать необходимые средства? как наделить мираж собора хоть какой-то историко-архитектурной убедительностью? Совет решает задачу, в формальной логике решения не имеющую, поскольку нарушается закон тождества. Тот архитектурный объект, что будет (?) воздвигнут, ни в коем случае не будет (!) тем утраченным храмом, о коем речь.
Что подвигло власть и общественность согласиться с непомерно возрастающими притязаниями церкви? Не понимаю! И не понимает никто из горожан, с кем довелось обсуждать этот вопрос. Все, верующие и не очень, согласны в том, что в городе не хватает мест и оборудования в больницах, в трудном положении школы и недостаточно детских садов, нет достойного концертного зала, нуждаются библиотеки и в упадке музеи, — а вот на то, что горожанину негде помолиться об этих и других своих нуждах, никто не жаловался. Ну, разве что на Рождество и на Пасху приходится немножко потесниться… Но мнение обывателей, как и прежде, никого не интересует.
Мотивация духовенства понятна. Наше священство, за редкими исключениями, недоброжелательно относится к светской культуре и высокомерно к собственной пастве. Так повелось исстари. Уверенность в своем праве пасти народы порождает особое кастовое сознание, пронизанное жреческой гордыней. Видать, за годы гонений, под гнетом государственного атеизма прежние церковные претензии на духовную монополию настоялись в апостольские амбиции. Религия, проигравшая предыдущий этап истории, стремится к реваншу. Медленно и неуклонно церковная длань тяжелеет на склоненной вые разуверившегося в себе народа.
Не хочется так думать, но, по всей видимости, церковь не чувствует своей ответственности за катастрофу, постигшую страну. Церковь, превратившаяся в духовный департамент царского правительства, потеряла авторитет в народе и не смогла удержать Россию от революции. А теперь клирики и фарисеи требуют вернуть время на сто лет назад, отменить советский период отечественной истории и восстановить все как было. С упорством, достойным лучшей цели, церковная мысль следует прежней эгоцентрической тенденции. Византийская идея симфонии, то есть союза светской и духовной власти, связывает интересы церкви и государства – в то время как народ остается пассивным субстратом державной политики. Церковная корпорация, активно возмещая утраченное, стяжает не божью благодать, а харизматическую власть и земное имущество.
Петропавловский собор, от которого не сохранилось ничего, кроме смутных хроник и нечетких снимков, решено возвести заново к юбилею города. Для удобства правящего архиерея, пожелавшего иметь кафедру вблизи своей резиденции, дабы не утруждаться по дороге на службу, будут потрачены немалые средства и задействованы значительные ресурсы. И что, это вельми укрепит наше благочестие? Не думаю. Церковь не в бревнах, а в ребрах. Или, обращаясь к первоисточнику этого присловья, вспомним сентенцию Иоанна Златоуста: Разве церковь в стенах? Церковь – во множестве верующих. А как раз по поводу этого множества большие сомнения…
24 июня. Для проверки своего представления о религиозности сограждан я провел частное статистическое исследование: в течение получаса проторчал у подвесного моста через Орлик, возле Богоявленской церкви, фиксируя акты благочестия. На предстоящую взору часовню крестился едва ли один человек из полусотни прохожих. То есть 2 процента. По данным независимых аналитиков («Социологические исследования», №6 2005 г.) количество верующих, относящих себя к православию, не поддается точному определению. В зависимости от критерия их число колеблется от 3 до 15 миллионов. Даже в самом лучшем случае это не более 10 процентов населения России. Еще столько же собирают в сумме другие конфессии. Этот максимум – отнюдь не показатель религиозного подъема, а уровень естественного иррационального фона коллективного подсознательного, сублимированного в традиционные верования. И надо еще учесть коэффициент идеологического конформизма: стремление вписаться в господствующую тенденцию. Наверное, именно этот конформизм, свойственный травмированным историей людям, придает нашему обществу такую аморфность. Ни одно волюнтаристское действие власти, не задевающее впрямую чьих-то конкретных интересов, не встречает организованного сопротивления.
25 июня. Как часто я ловлю себя на мысли о бессмысленности своей литературной работы! Кажется, что все ее плоды проедены червем сомнения…
Профессия писателя сомнительней всех прочих земных ремесел. Много званых, да мало призванных; звание=призвание. Балансируя между служением слову, верностью мысли и общественной полезностью, трудно удержаться на высоте. Чем выше претензии, заявленные как параметры текста, тем мучительнее собственная человеческая недостаточность. Положение профессионального литератора обязывает ко многому, а звание русского писателя обязывает и вовсе к невозможному.
Что делать? Взял слово – держись! Напялив тришкин кафтан, заручившись филькиной грамотой, верши свой скромный мартышкин труд…
26 июня. И еще больше сомнений в какой бы то ни было прагматической эффективности публицистики. Существующей действительностью недовольны все, сверху донизу. От президента в Кремле до нищего на мосту. Но разнонаправленные векторы мысли не складываются в общее движение к лучшему. Много озабоченных, да мало озадаченных. У нас есть гражданские чувства, порой в избытке, но нет воли к гражданскому действию. Кипит наш разум возмущенный, но котелок не варит. В действительности ничего не происходит. Весь пар уходит в свисток…
27 июня. День молодежи. Странное дело! К чему молодым праздновать свой возраст по календарной разнарядке, если каждый божий день всецело принадлежит им? Если весь год напролет легко и щедро тратится бесконечное время, и сколько ни теряй его попусту, кажется, что вся жизнь впереди…
О молодость! испытательный срок, который на возрастной шкале отмечается весьма приблизительно – скажем, от 14 до 41 года. Этот допуск дает человеку некоторое ограниченное обстоятельствами и обычаями право на самоопределение. Кто жить торопится, кто чувствовать спешит…
О молодость! драматический период несовпадения физической формы с социальной. Энергия требует выхода. И если не расходуется в работе, накапливается до критического уровня и освобождается в виде взрывного процесса. Что иногда полезно для прогресса, но всегда смертельно опасно для тех, в ком аккумулируется энергия заблуждения. Не завидуйте молодым…
Время меняется, притом скорость и радикальность перемен возрастает по экспоненте. В первую очередь изменения происходят там, где их труднее всего обнаружить – в структуре обыденного сознания. Хроническая проблема отцов и детей обостряется в критической фазе. Смена социально-экономической матрицы случилась задолго до начала сознательной жизни тех, кому платить по всем историческим долгам. Их согласия никто не спрашивал и никто ничего им не обещал. А теперь тем более никто не отвечает за их будущее. Живите, как знаете. Вся жизнь впереди…
Таинственная миссия времени совершается с каждой секундой. Против энтропии нет никакого средства. Новым молодым предстоит то же, что и всем, бывшим до них. Им, конечно, в это не верится. Так ведь и нам, успешно пережившим свою молодость, еще вчера не верилось, что в подступающем будущем нам не будет доли. Сладкая меланхолия Омара Хайяма входит в сердце вместе с возрастной аритмией.
Книга жизни моей перелистана –
жаль!
От весны, от веселья осталась
печаль.
Юность – птица: не помню,
когда прилетела
И когда унеслась, легкокрылая, вдаль.
Смена поколений – природный ход вещей, который нельзя нарушать, чтобы не допускать извращений. Нынешняя ставка массовой культуры на молодость – симптом загнивания цивилизации. Стал ли мир моложе? Вряд ли. Мир просто стал глупее. Мефистофель знал, что почем, когда искушал Фауста возвращением молодости, а уж Гёте, когда создавал «Фауста», тем более, понимал, что к чему. Молодость, если не созревает с годами, вырождается в инфантильность. Блажен, кто смолоду был молод…
Загрузка ...