Своемерные записки на полях календаря

2010-11-11

Автор: Владимир Ермаков

1 ноября. Видимо, в порядке подготовки к предстоящему празднику народного единства и в плане консолидации национальной идеи явился манифест просвещенного консерватизма, призванный задним числом идейно обосновать сложившийся у нас порядок вещей.



Застрельщиком октябрьской идеологической кампании стал ближний боярин Никита Михалков, представляющий в своем лице некий соборный идеал новорусской элиты: барские замашки, номенклатурные понятия и финансовые интересы. Какой державный смысл выражен этим художественным жестом? Поживем – увидим…

2 ноября. Узнал без удивления, что в кругах наших просвещенных консерваторов набирает силу идея поставить в Орле памятник Ивану IV. А что? У Зураба Церетели уже есть исходная модель, представленная год назад на выставке в нашем городе: грозный царь с посохом в деснице (которым убил сына?) и хищной птицей на шуйце… Самое то! Осталось только отлить в масштабе – аршин сто в высоту, не боле. Где, ежели не у нас? Мало того, что царь Иван IV – основатель нашего города, так ведь он еще и писатель. (А у нашей губернии в гербе и державный орел, и раскрытая книга.) И какой писатель! Именно он первым развязал русский язык от церковно-славянской скованности. Вот, к примеру, он пишет письмо шведскому королю Юхану III, метафорически отметая все претензии и укоризны: А если ты, взяв собачий рот, захочешь лаять для забавы, так то твой холопский обычай: тебе это в честь, а нам, великим государям, и сноситься с тобой – бесчестие… Петру I пришлось отвечать за базар под Полтавой.

Эта идея, кстати сказать, теснит в умах другую: перенести из Москвы в Орел памятник Петру, с отставкой прежнего мэра оставшийся без надежной опоры. И впрямь, зачем нам брать second hand? – пусть уж тот славный монумент стоит, как прежде, на страх москвичам, а в третьей литературной столице встанет свой державный символ. Основные вехи просвещенного консерватизма: Иван кивает на Петра, а Петр кивает на Ивана. А кто виноват, что державная идея так далека от народной жизни, – бог весть…

3 ноября. Почему меня так настораживает всякое внедрение идеологии в сферу управления? Наверное, дает себя знать опыт проживания в умозрительной стране СССР. Я с горечью предвижу рецидивы административного восторга, который охватывал в красные дни календаря наше всяческое начальство и конвульсиями лояльности тряс всех за душу – до метафизической тошноты. С тех пор у меня идиосинкразия на энтузиазм. Идеология вырабатывает пафос, иммунология – скепсис.

4 ноября. День народного единства. Учрежден в память об освобождении Кремля от польско-литовских бандформирований. Это событие знаменовало перелом в ходе великой Смуты. Большинство россиян довольно смутно представляет, как это было. Соедините (в масштабе той эпохи) Великую Отечественную войну с Гражданской, добавьте к ней криминальный беспредел и религиозный терроризм – и вы получите некое приблизительное представление об исторической обстановке, в которой складывалось наше национальное единство.

В свидетельствах современников встают апокалиптические картины. Вот как видел суть лихолетья монах Авраамий, участник тех событий.

Гибли отечество и церковь… Иноков, священников палили огнём, допытываясь их сокровищ: отшельников, схимников заставляли петь срамные песни, безмолвствующих убивали… Люди уступили свои жилища зверям: медведи и волки, оставив леса, витали в пустых городах и весях; враны плотоядные сидели станицами на телах человеческих; малые птицы гнездились в черепах. Могилы как горы возвышались. Граждане и земледельцы жили в дебрях, в лесах и в пещерах неведомых, или в болотах, только ночью выходя из них осушиться. … Не светом луны, а пожарами озарялись ночи: ибо грабители жгли, чего не могли взять с собою, домы и всё, да будет Россия пустынею необитаемою! Судьба России прошла эту страшную пору, как и много иных, как по лезвию меча через бездну. Как тут не поверить в судьбу…

Люди, сведущие в догматах, отвергают языческую концепцию судьбы и утверждают Промысл Божий; этот день в святцах – праздник Казанской иконы Пресвятой Богородицы, избавившей Москву от напасти. Так или иначе, но что-то сверхъестественное в русской жизни, несомненно, есть. Когда происходящее не укладывается в здравом уме, в знаменателе эпохи распознается нечто иррациональное. Иногда божеское, иногда бесовское. Уже через полвека после установления национального единства страну постиг раскол, и протопоп Аввакум, другой великий русский писатель, стонал в застенке: выпросил Сатана у Бога светлую Русь…

5 ноября. Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется… И чем обернется начатое дело. Мы вынашиваем сокровенные замыслы, как высиживаем яйца, подкинутые судьбой-кукушкой, нимало не ведая, что вылупится из треснувшей скорлупы: птенец жар-птицы, детеныш тираннозавра или обыкновенный цыпленок. Прости нас, Боже, ибо не ведаем, что творим! И не понимаем, что говорим…

6 ноября. Вспомнился давний разговор с одним просвещенным консерватором, неплохо устроившимся в советской номенклатуре, но не вписавшимся в поворот. Он возмущался хаосом, который устроили в стране демократы, и утверждал необходимость репрессий. – Как ты можешь голосовать за реформаторов! – негодовал он, – неужели тебе нравится этот бардак? – Нимало не нравится, – отвечал я, – но если нам оставлен выбор только между бардаком и бараком, пусть будет бардак. У проституции есть одно важное преимущество перед идеологией: роковой вопрос быть или не быть блядью каждый волен решать сам для себя, в то время как идеология никого не оставит в покое, побуждая к высоким чувствам, понуждая к низким мыслям и принуждая к подлым делам. Не хочу, чтобы нас снова заставляли петь срамные песни, а безмолвствующих убивали…

7 ноября. Воспоминания прежних дней, связанные с праздником Октября, у меня окрашены не столько в красные, сколько в серые тона. Цвета казенного энтузиазма и осеннего ненастья. То дождь, то ветер, а то еще и снег в придачу… Единственно, что грело душу – возможность выпить как следует. Не стесняйся, пьяница, носа своего – он ведь с красным знаменем цвета одного!

Да здравствует очередная годовщина! Столько пришлось торжествовать в общем порядке… От сусального вранья в школе, где идеология

являла себя пугливой истеричностью учителей, до выморочной скуки добровольно-принудительных мероприятий в советских учреждениях. Осточертело.

Как же все-таки случилось, что этот день стал поворотным пунктом истории? И куда свернула тогда страна – в светлое будущее, до которого так и не дошла, или в темное безвременье, из которого до сих пор все еще не вышла? Очередная годовщина красного путча дает хороший повод еще раз задуматься.

Хроника политической борьбы в России поражает воображение удивительной нелогичностью. От восстания декабристов, поднявшихся против собственных привилегий, до октябрьского переворота, поставившего кучку эмигрантов и маргиналов во главе великого государства, – все этапные события русской истории были как-то трагически не согласованы с реальными общественными интересами. В самом деле, разве не противно здравому смыслу, что царя-освободителя, единственного нашего монарха, твердо вставшего на путь демократических реформ, угробили (с седьмой попытки) убежденные сторонники прогресса? Не чудно ли, что интересы русского крестьянства близорукие меньшевики защищали от дальнозорких большевиков, яростно стуча кулачками по мраморным столикам парижских кафе? Апофеозом вековой борьбы стал Великий Октябрь. Страна свергла ограниченное Думой самодержавие, чтобы установить безграничную и бездумную диктатуру.

Ни одна идеология в истории не доказала так наглядно свою несостоятельность, как большевизм. В буржуазном ползучем эмпиризме, отстаивавшем конкретные интересы и выгоды от насилия абстрактных идеалов, оказалось намного больше человеческого чувства, чем в революционном утопическом догматизме.

И не надо всуе ссылаться на великий подвиг советского народа, под руководством коммунистической партии и лично товарища Сталина… Да уж, народ наш в минувшем веке смог многое – да только не благодаря, а вопреки руководству ВКП(б) КПСС. Народ, к которому все мы принадлежим, навоевался и натерпелся сверх всякой меры, изработался до костей и изверился до печенок. Потому нам теперь трудно прельститься щедрыми посулами либеральных демократов и страшно довериться честному слову просвещенных консерваторов, а уж голоса пламенных революционеров так и вообще доносятся в наши дни как бы из загробного мира. Не верь, не бойся, не проси – вот гражданская позиция рядового избирателя, по своему разумению выбирающего меньшее из зол. Все-таки лучше бардак, чем барак.

По вине авторитарной власти в двадцатом веке Россия трагически потеряла большую часть исторического и человеческого потенциала. Народ, вдоволь нахлебавшийся пустых щей социализма, по доброй воле не вернется в прошлое. При всех издержках перестройки страна повернулась в сторону здравого смысла – стала к реальности передом, а к утопии задом.

Да, конечно, чуда не произошло. Демократия не смогла утолить вековой голод народа пятью сникерсами и двумя бананами. Закрома Родины расхищены. Сущность реформы извращена. Система поражена коррупцией. И все же, то зерно здравого смысла, что остается в демократии после вычета всех издержек, на весах истории перетягивает плачевные итоги несостоявшегося социализма.

Предвижу не столько возражения, сколько возмущения бывших советских людей, сохранивших в сердце живые искры пионерских костров. Тех, кто не поступается принципами, наступая на те же грабли. Кто сохранил… убеждения? предубеждения! Хотите переменить судьбу? Что ж, красный флаг вам в руки. Вздымайте выше ваш тяжкий молот, но, ради Бога, поосторожнее размахивайте серпом. Как бы вам не отхватить ненароком причинное место коммунизма…

Из искры возгорится пламя! И снова пожарищами озарятся ночи… А из зерна вырастет колос. А из колоса взойдет поле…

Помянем очередную годовщину революции, товарищи! Помянем скорбным молчанием. Вечная ей память…

(Иногда они возвращаются… свят! свят! свят!)