Автор: Владимир ЕРМАКОВ
20 декабря. Всю ночь – метель, и город к утру весь в свежих сугробах. Снега – навалом! С транспортом трудно. Ждать на остановке не хочется, и я втискиваюсь в маршрутку сверх установленной квоты пассажиров (несчастливое число мест: 13). Водитель видит во мне лишний червонец и закрывает глаза на нарушение правил. Еду, согнувшись дугой; низкая крыша «газели» не рассчитана на стоиков. Но – еду. Скоро кто-то сходит, и я сажусь, с облегчением расправляя спину… Через остановку в салон входит высокая девушка; мест опять нет, и ей приходится так же склониться перед обстоятельствами, как мне перед тем.
Прежде чем подняться, как положено по этикету, и уступить свое место, я машинально огляделся: в салоне вразброд сидело пять-шесть половозрелых особей мужеского полу (на взгляд – от 18 до 25 лет); никто из них даже рылом не повел в ее сторону. Стыдно сказать, но и я не встал. Заныла уставшая от предстояния спина, и на душе стало муторно. Я почувствовал себя старым смешным идиотом, пережитком былых времен, когда прекрасный пол имел неоспоримые привилегии, а мужество не имело ничего общего с хамством. Сидеть, когда стоит дама, постыдно, но устраивать демонстративную акцию устыжения (вот я, старик, уступаю место даме, а вы, молодые… как же вам не совестно! я в ваши годы… и т.д., и т.п.) противно. И я, как буриданов осел, никак не мог выбрать из двух некрасивых ситуаций худшую. Что делать? – поднять зад от кресла или опустить голову от стыда…
Тут маршрутка остановилась; два молодых жлоба сошли, и девушка села. Проблема снялась, а скверность в душе осталась. И еще галлюциногенная ностальгия по романтическим шестидесятым, когда прагматика еще не разошлась так радикально с этикой. Кажется, в эпоху акселерации и эмансипации люди как индивиды стали крупнее и крепче, а как личности измельчали донельзя.
Или мне это только кажется – в розовой склеротической дымке ложных воспоминаний? Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Не мы такие, – резонно оправдываем мы себя в разных житейских обстоятельствах, – жизнь такая…
21 декабря. День зимнего солнцестояния. Ничего, что день так короток, зато вечер долог… Уже в четыре пополудни загораются первые вечерние огни. Пробираясь меж склонами снежных отвалов и краями серых ледяных луж, озабоченные горожане спешат заканчивать дневные дела. Хочется домой. Дома хорошо. Светло, тепло, тихо. Урчит холодильник, а телефон помалкивает; на плите подходит ужин, а в телевизоре ответственные лица говорят об экстремальной ситуации, уборочная техника сгребает обильные осадки с проезжей части, и озабоченные горожане пробираются меж склонами снежных отвалов и краями серых ледяных луж…
22 декабря. Когда в череде наших дней нет внеположного смысла, время катится по рельсам календаря, как арифметический поезд из пункта А в пункт Б. Решением нехитрой жизненной задачи становится ряд случайных чисел, более-менее близких к средним статистическим показателям. Количество властно довлеет над качеством. Возраст (полных лет), доход (сумма прописью), анализ крови и мочи… Каждый день заполнен ожиданием следующего. Печаль ложится пеплом на сердца. Душа опустошается, и злоба дня, как алчная крыса, хозяйничает в закромах разума.
Недостаток смысла столь же опасен для разума, как сердечная недостаточность для организма. Потому что суть человека не исчерпывается жизнью как таковой.
В провинции пустое время особенно тяжело давит на душу. Актуальной культуры как окружающей среды недостаточно для расширенного воспроизводства духовных ценностей. Критерии творчества едва держатся на среднем уровне. На безрыбье и рак рыба; посредственность устанавливает свои правила, исключая все непосредственное. Распорядители кредитов общественного доверия разделяют сферы влияния и властвуют в своих уделах. Все существуют как бы сами по себе, отдельно от прочих. Художники и артисты. Музыканты и музейщики. Писатели… и писатели. Литературные авторитеты хранят верность школьному букварю: мама мыла раму – вот канон родной речи; все, что сверх того, от лукавого. Мелочные расчеты и личные счеты разделяют людей на своих и чужих. За авторитетами не видно правды. За лауреатами не видно литературы. За деревьями не видно леса…
23 декабря. 70-летие Орловской организации Союза художников России. Этой дате посвящена масштабная юбилейная выставка: смотр итогов и поверка имен.
Мне по жизни повезло – в молодости я дружил с художниками. И сохранил дружеские отношения через годы. Не то чтобы в Орле совсем уж не было замечательных людей, кроме них, но такую силу духа, цельность натуры и верность призванию, что свойственны настоящим художникам, вне их круга в такой концентрации встретишь редко. В своем литературном ремесле я очень мало перенял от собратьев по перу, но многому научился у художников. Прежде всего, творческой свободе и внутренней ответственности.
Чтобы стать настоящим художником, сначала надо постичь технику ремесла, а потом преодолеть все, чему тебя учили. И увидеть мир своими глазами – как будто все те, кто вглядывался в него до тебя, что-то в нем недосмотрели. Увидеть – и передать. Через заклинание линии, через постижение формы, через наваждение цвета…
Символическая фигура орловской художественной истории для меня, представьте себе, не Андрей Курнаков (при всем уважении к его лаврам), а Валентин Анисимов, непоправимая утрата и неповторимая легенда минувших лет. Он родился в 1942 году в Кромах и умер в 1988 году в Орле. Высокий и красивый, талантливый и харизматичный, Валентин редкостно сочетал в себе богемность с призванностью. Инакомыслящий, иначе видящий, иной, чем все, и свой всему в этом странном мире, он жил вольно и дерзко, ушел неожиданно и предсказуемо. Влияние Валентина Анисимова не поддерживалось никакими официальными инстанциями; он был неформальным лидером. Мера его таланта и масштаб его личности поднимали критерии искусства; с его уходом все пошло как-то не так. Словно вынули стержень, и художественная среда распалась на отдельные таланты.
Но – жизнь продолжается; жизнь в искусстве тоже. Орловская художественная школа, сохранившая преемственность к реалистической традиции, пользуется уважением знатоков. Руку наших живописцев начинают узнавать и ценить. Творческое наследие Валентина Анисимова значительной частью стало достоянием музеев и частных собраний Германии. Лучшие вещи современных мастеров безвозвратно уходят в ближнее и дальнее зарубежье или затворяются в скитах частных российских коллекций. В европейских галереях и столичных салонах хорошо известны имена Анатолия Костяникова и Николая Силаева. Истинные ценители покупают прямо с мольбертов работы Ольги Душечкиной и Александра Кузнецова. В стильных интерьерах прописаны батики Татьяны Блиновой и Валентины Олейниковой. На самых престижных выставках заметное место занимают скульптуры Валерия Михеева. Утонченный стиль и безупречный вкус свидетельствует Владимир Блинов, творческий генератор и лидер организации.
И тем не менее, при наличии такого творческого потенциала своего художественного рынка в Орле нет. Недостаточность государственной культурной политики вкупе с непросвещенностью нашего среднего класса порождают некую духовную пустоту, в которой бедствуют таланты и пропадают замыслы. Что, в городе нет денег? Отнюдь! Посчитать, сколько тратится на представительство или очковтирательство, сколько просаживается на бесполезные мероприятия или на вредные излишества… Но юридические лица, завязанные на бюджет, ограничены в расходах мелочными расчетами, а физические лица, имеющие максимум возможностей, имеют минимум вкуса. Поэтому арбитрами прекрасного у нас становятся расторопные передвижники с Александровского моста, впаривающие простецам под видом доступной красоты шедевры вопиющей пошлости.
Город, не нашедший в сердце своем места художникам и пожалевший лавров своим поэтам, теряет урбанистическое достоинство и медленно погружается в болото жлобства. Будет срок, и разъедутся по свету в поисках радости потомки коренных горожан, и унылые улицы населят случайные люди, которым все равно…
24 декабря. В музее изобразительных искусств открыта выставка «Русская гравюра и литография XVIII – XIX веков». Из запасников на стены музея вынесена часть графических листов старых мастеров, чьи имена известны всем любителям или только ценителям. Тонкое очарование офорта: странный аромат благословенной старины, когда время текло иначе – медленно, плавно и полно…
25 декабря. Рождество по григорианскому календарю. Большая часть христианского мира пребывает сегодня в радости.
Sursum corda! Возвысим сердца! Возглас священника во время католической мессы призывает вознестись духом над мерзостью и пошлостью житейской суеты, чтобы человеческое в нас обновилось через священное. Три волхва, Каспар, Бальтазар и Мельхиор, следуя рождественской звезде, через тысячи лет идут свидетельствовать чудо и несут свои дары. Прилив добрых чувств переполняет сочельник и изливается избыточной щедростью рождественских подарков. В старинном ритуале этого праздника таится что-то грустное и трогательное – благородная и наивная надежда, что одним общим приступом доброты можно что-то изменить в этом мире.
Возвысим сердца – и будем верить, что мы счастливы, что жизнь наша будет легка, труды праведны и даже смерть не безнадежна…
26 декабря. Город готовится к празднику. Главная городская елка, привезенная из Москвы, сооружена (иначе не скажешь) перед драмтеатром. Сборная конструкция в супрематическом стиле. Громадный зеленый конус, обвитый светодиодными гирляндами. Казимир Малевич, наверное, одобрил бы. А народу как-то не очень…
Громадный постер с Дедом Морозом и Снегурочкой: С Новым годом, дорогие орловчане! Вордовский редактор подчеркивает орловчан красной волнистой линией; он не знает такого слова. Орловчане… слышится: орлы в чане; как куры в горшке. Наши предки писались: орловцы. Строже, тверже, достойнее.
С Новым годом, дорогие орловцы! Какого нового счастья ждать нам в наступающем году? Дай Бог, чтобы оправдались надежды, не сумевшие сбыться в уходящем…
Загрузка ...