Автор: Владимир ЕРМАКОВ
17 января. Президент провел рабочую встречу с руководителями обеих палат Федерального Собрания; тема злободневная (в буквальном смысле слова): обострение национального вопроса. Когда межэтнические трения с бытового уровня переходят на социальный, государство под угрозой.
Мир меняется, и России не отгородиться от перемен; прежние способы сосуществования разных народов в рамках единого государства не разрешают новых конфликтов. Главная и основная проблема – как совместить великодержавность с демократией, национальную идею с федеративными принципами, имперскую идеологию с либеральными идеалами? Пока получается не очень. В поисках утраченной империи правящая элита делает шаг вперед, два шага назад…
Если в стране нет справедливости, гарантированной государством, и солидарности, поддерживаемой обществом, в людях, оставленных на произвол истории, поднимаются атавистические стайные инстинкты. Принадлежность к клану, культу и этносу становится важнее гражданства и сильнее гуманизма. А тогда… всякое царство, разделившееся в самом себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит*). Что в истории, увы, не ново.
Разбирая проблему на вопросы, президент очень убедительно высказался о системном значении русской культуры – основополагающей для российского социума. Имеющие уши да услышат. Может быть, культура войдет наконец в число государственных приоритетов? А то ведь новое поколение россиян, воспитанное телевидением, считает культуру неким старомодным способом время-препровождения, скучным занятием разных чудаков, слишком умных для спортивных клубов и слишком бедных для ночных.
По ходу разговора Медведев представил для общего сведения краткий перечень коренных черт русского характера. Терпимость. Отзывчивость. Уверенность в себе и уживчивость с другими. Великодушие и широта натуры. Почему-то он умолчал о скромности…
18 января. Самая насущная задача – ревизия национализма как идеологии. Нельзя, чтобы любовь к своему уравнивалась с ненавистью к чужому. Истинный патриотизм начинается с осознания, что этническая особенность не означает этической особости. В сфере морали ни у кого нет привилегий. Нельзя устраивать свои дела за чужой счет. Модус национального устанавливается не в конфликте, но в контексте всеобщего.
Царь Петр прорубил окно в Европу тем же топором, которым рубил головы мятежным стрельцам. Не оттого ли в наших отношениях с Западом есть нечто садомазохистское? Отсель грозить мы будем разным прочим шведам – и завистливо подглядывать за их вольным и привольным образом жизни. У самих так жить не получается… Тут встает ребром вопрос: кто же нам-то не дает покоя и воли? За ответом в карман не лезем: русофобы, конечно! Если бы не они…
Нашему самобытному садомазохизму для полноты сладострастного страдания недостает чувства гонимости. Русофобия – фикция, рожденная нашим ребяческим воображением, обиженным на весь мир: сомнительное лекарство для самолюбия от фантомной боли утраченных мессианских иллюзий. Русофобия, если трактовать ее надлежащим образом, есть доказательство от обратного нашей исключительности. Гипотетическая враждебность к русскому духу как бы выдает нам лицензию на манию величия и дает индульгенцию комплексу неполноценности.
На самом деле никакой русофобии как идейно выраженной тенденции нигде нет. Мы глупо преувеличиваем свое значение в мире. О нас либо совсем ничего не знают (водка и бомба, матрешки и медведи, мороз и газ), либо познают (с проблематичными результатами) через Достоевского и Толстого.
Другое дело, что геополитика – вещь сама по себе патогенная. Россия, вольготно развалившаяся на седьмую часть суши, мешает многим. Прежде всего, Европе и Америке. Но так же поперек их интересов Иран и Китай. А нам мешают развернуться Америка и Европа, а также Турция и Япония, а еще, откуда ни возьмись, Украина и Грузия, а теперь вот и братская Беларусь…
Нашу ущемленность выдает болезненная неприязнь к любой внешней критике. Разве евклидовым умом понять Россию?! А судьи кто? Чья бы корова мычала… Они нас не любят, потому что мы лучше их. Эту ущербность национализма с горечью отмечал в своих «Дневниках» протоиерей Александр Шмеман: Что же это за жалкое национальное сознание, которое не может вынести ни слова критики! Нет меры нашему бахвальству, самовлюбленности, самоумилению, но достаточно одного слова критики – и начинается священное гневное исступление. Но самое обидное для нас в отношении к нам других народов не предубеждение, а безразличие. Это уж никак не снести! Вот ведь сволочи тупые! – мало того, что не восхищаются нами, но даже не страшатся нас! Как будто не скифы мы… Ничего, мы им еще покажем!
Ясен пень, покажем. Но что именно, – тут ясности нет. Может, всемирную отзывчивость, может, кузькину мать…
19 января. Богоявление. В иордани, освященной проруби, черным опалом мерцает студеная вода, и капли, замерзшие на топоре, светят во тьме осколками ледяных звезд. Символика таинства полнится метафизическим смыслом. Русский дух проходит сквозь обжигающий холод крещенской купели, очищаясь от житейского смога…
20 января. В этот четверг президент продолжил прямой разговор на животрепещущие темы с членами Общественной палаты.
Сам себе, как известно, никто не судья. Однако нашему самосознанию как-то особенно не хватает уравновешенного отношения к национальному бытию. Всё-то мы кидаемся из крайности в крайность – от самовозвеличения к самоуничижению и обратно. В итоге запальчивых споров потеряно общее представление о действительности. В умозрительном взоре соблазнительно смешиваются две России – идеологическая и историческая. В одном и том же семиотическом пространстве загадочной русской души нераздельно и неслиянно сосуществуют вещи несовместные: лед и пламень, гений и злодейство, идеалы и идолы, свет Эдема и тьма Содома. Максим Горький, не разделявший славянофильских иллюзий, двойственность нашу выразил весьма образно:
В сердце русском странно смешана
Херувимская с Камаринской.
Широк русский человек! Везде ему маловато места для размаха – и руки опускаются… Железистый вкус лжи вяжет великий и могучий язык; от откровенья до вранья один решительный шаг, а добраться до правды – жизни не хватит.
Блок вторит Горькому в странной любви к отчизне:
Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням,
И с головой, от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в божий храм.
Три раза преклониться долу,
Семь – осенить себя крестом,
Тайком к заплеванному полу
Горячим прикоснуться лбом…
А воротясь домой, обмерить
На тот же грош кого-нибудь,
И пса голодного от двери,
Икнув, ногою отпихнуть…
И на перины пуховые
В тяжелом завалиться сне…
Да и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.
Это стихи 1914 года. Старая Россия досыпала на продавленном обломовском диване свои последние прекраснодушные сны. Первая мировая открыла новую эру. В прежней Блоку было нечем дышать, а в новой стало нечем жить. Поэт отвернулся бледным лицом во тьму и умер. В краю, который был ему всех дороже, его жизнь ничего не стоила.
21 января. Когда в полемике кто-либо, надувая щеки, заявляет с патриотическим пафосом: мы, русские! – я теряюсь. Я как личность не числю за собой каких-то выдающихся достижений и не чувствую в себе каких-либо великих добродетелей, оправдывающих этот пафос. Значит, не имею морального права на какие бы то ни было преференции в прениях о сравнительном достоинстве двунадесяти языков. Да и в окружающих особенная стать в глаза не бросается. Люди как люди, в большинстве своем не очень довольные собой и неудовлетворенные своей жизнью. Что уж тут чваниться… Гордиться же славой предков, пустив по ветру их наследство, тоже как-то негоже.
На чем же зиждется сегодня национальная гордость великороссов? Наивна надежда, что Третий Рим будет вечно стоять на своем неколебимом историческом фундаменте – сам по себе, без нашей ежедневной работы. Глупо думать, что накопленный в веках потенциал неисчерпаем, что мы можем добывать из отеческих могил былое величие как историческое сырье и перерабатывать в нынешнее благополучие. Современность наращивает историю, а не итожит. Довлеет дневи злоба его. И проблем сегодняшнего дня не решить, не отрешившись от ряда предрассудков. Прежде всего от опасных иллюзий национализма: самозабвенная любовь к себе ведет к неминучей погибели.
Преступна и постыдна национальная спесь городских подонков, нападающих стаей на иностранных студентов и несчастных мигрантов. Это удар ножом в спину российской демократии. Возрастающая полиэтничность населения наших городов неизбежна и необходима. Она обусловлена: 1) имперской сложностью русской культуры; 2) мировыми тенденциями урбанистической цивилизации; 3) реальными потребностями технологической модернизации; 4) радикальными изменениями демографической структуры; 5) сменой социальной матрицы и психологической парадигмы в мобильном информационном обществе.
Смешон и страшен этнический гонор горных маргиналов, вообразивших себя новыми завоевателями – авангардом рейдерского захвата России. Избыток гормонов порождает чувство превосходства; избыток денег предоставляет широкие возможности для его удовлетворения. Толерантность они принимают за слабость; свое они хотят не заслужить или заработать, а забрать по праву сильного. Конечно же, с Россией в целом им не совладать, но обострить ситуацию до крайности им вполне по силам.
22 января. Когда вся Россия соберется на Манежную площадь выяснять национальные отношения, Москва затрещит по всем швам…
23 января. Все пути в будущее чреваты угрозами, как распутье в русской сказке: налево пойдешь – коня потеряешь, направо – потеряешь голову. Коня, конечно, жалко. Но ведь и голова нужна… И уклониться от выбора нельзя: в истории обратной дороги нет. Придется идти прямо, по неторному пути. Лучшее будущее – разумный компромисс между утопией и катастрофой.
Загрузка ...