В лабиринте метафор

Автор: Инга Радова

В Орловском музее изобразительных искусств открылась выставка «Рене Магритт. Вероломство образов», на которой представлена коллекция литографий бельгийского художника-сюрреалиста из частных европейских собраний. На сегодняшний день ни одна российская галерея не обладает живописными работами Магритта: основная их часть сосредоточена в его собственном музее в Брюсселе, поэтому нынешняя выставка – редкая возможность ближе познакомиться с искусством одного из флагманов сюрреализма и метафизической живописи, «предтечи» поп-арта и концептуализма.

Где скрывается истина?

Я всегда полагала, что самой точной характеристикой художника будет та, которая по духу не противоречит его творческому методу. В случае с Магриттом для этого как нельзя лучше подойдет игра в ассоциации.
С чем у меня ассоциируется искусство Магритта? Если кино, то – «В прошлом году в Мариенбаде», музыка – Карлхайнц Штокхаузен, поэзия – Вячеслав Иванов, проза – Франс Кафка, архитектура – выложенный в камне британский лабиринт «Пещера Минотавра», расположенный на территории замка Килдер в Нортумберленде, в награду за преодоление которого вы попадете в сверкающую комнату из тысяч осколков стекла.
Практически каждый путеводитель по творчеству бельгийского маэстро сообщает, что его картины – результат рефлексии на тему природы зримого и сокрытого и представляют собой скорее не живописные произведения, а метафорические изображения конкретной, но зашифрованной мысли, конструирующиеся по законам поэзии с ее игрой смыслов и значений.
В мире много противоречий, и на их пересечении часто скрывается истина. Магритт нащупывает ее через философские сопоставления. Он, как другой известнейший бельгиец – литературный персонаж Агаты Кристи, детектив Эркюль Пуаро, – тоже мастер парадоксов, сопоставлений и противопоставлений, ищет связи между предметами, на первый взгляд максимально далекими друг от друга.
К слову, художник обожал детективы, и интригующее ощущение тайны, саспеса – эти неотъемлемые составляющие детективного сюжета – он виртуозно встроил в свои работы. Вообще, Рене Магритт – непревзойденный манипулятор чувствами зрителя.

«Империя размышления»

Философ П.Д. Успенский писал: «Мир мы подсматриваем в щелку. Мы не видим прошлого и будущего, а лишь кусочек настоящего, и на основе этого делаем далеко идущие выводы». Магритт подсматривает в щелку не за внешним, а за внутренним миром человека и предмета, за функционалом мысли, но не делает выводов, а регистрирует на полотне результаты наблюдения, используя ряд излюбленных художественных и литературных приемов и каталог устойчивых образов. Так, десятилетиями из картины в картину у него кочуют образы сферы, глаза, зеркала, мужчины в котелке, персонажей с закрытым лицом и другие.
Мысль становится зримой. «Для меня мысль изначально состоит только из видимых вещей, – говорил художник, – и она может стать видимой благодаря живописи».
Название соответствует картине не с логической, рациональной точки зрения, а с поэтической, и помогает понять ее метафорический язык. В некоторых сквозит ирония: «Философская лампа», «Империя размышления»; другие нагнетают поэтику тайны «Гостиная Бога», «Мучительная длительность»; третьи, кажется, не говорят ничего, но высвечивают семантику и пластику образа: «Влюбленные», «Воспоминания»; наконец, встречаются те, что противоречат изображаемому: например, картина «Вероломство образов (это не трубка)», где нарисована именно трубка. Это всемирно известное произведение, в какой-то мере картина-манифест искусства Магритта, послужило названием нынешней выставки.

Основы тайнотворчества

В многочисленных профессиональных и дилетантских рекомендациях по арт-серфингу говорится, что художник сотворил для нас множество хитроумнейших шарад, которые следует разгадать. На мой взгляд, акцент следует делать на другое: в истории искусства множество художников создавало загадки, и часто более выдающиеся в живописном отношении – тем не менее, творчество Магритта стоит особняком. А потому, что он берет не загадкой, а неразгаданностью, тайной.
Я бы сравнила его произведения с неоконченным и, возможно, лучшим романом Чарльза Диккенса «Тайна Эдвина Друда». Читатели давно предложили наиболее вероятные варианты финала, и полотна Магритта являются широким полем для интерпретаций, однако ощущение таинственности, наполненности мира чудесами, чем-то неведомым или невидимым остается. Эта тайна, вынесенная и в название, делает роман еще привлекательнее, а аналитической живописи Магритта сообщает особую притягательность.
По-моему, гений Магритта состоит как раз в умении создать атмосферу таинственности. Причем, как гений он, художник-интеллектуал, не боится банальностей и экспериментов со вкусом и использует атрибутику массовой культуры: обращается к миру цирка, балагана, к фильмам французского режиссера и артиста цирка, одного из основоположников мирового кинематографа, изобретателя первых кинотрюков и пионера кинофантастики Жоржа Мельеса.
Добавим сюда аналитику (высшее наслаждение – наслаждение мыслью, писали древние), гиперреализм, когда мы, как Буратино носом в нарисованный очаг, тычемся взглядом в нарочито тщательно выписанные парадоксальные образы-фантомы – и получаем картины, бесконечно цитируемые в XX и XXI веках.

Сюрреалист-скептик

Не знаю, окончил ли Магритт факультет зельеваренья, дабы овладеть столь редким искусством тайнотворчества, но метафизическая живопись Джорджо де Кирико, «предтечи» сюрреализма, оказала заметное влияние не только на него, но и на других столпов направления, таких как Дали, Эрнст, Танги.
Начинал Магритт в бельгийской сюрреалистической группе; затем, обосновавшись во Франции, познакомился парижскими сюрреалистами во главе с писателем, поэтом и теоретиком Андре Бретоном. Взяв то, что ему было близко в доктрине сюрреализма, он скептически отнесся к психоанализу, считая самым ценным с точки зрения реальности и истины мыслимое и обдумываемое. Не доверяя сновидениям и галлюцинациям, он выставил психоаналитика в образе ярмарочного шута в картине «Терапевт» и поиронизировал над настольной книгой сюрреалистов – фундаментальным трудом Фрейда «Толкование сновидений» в одноименной серии работ.
Интересно, что сам художник обладал множеством фобий: боялся открытых пространств, не летал в самолетах, не ездил на поездах, избегал любой публичности.