Автор: Владимир Ермаков
Пора, мой друг, пора!
покоя сердце просит…
Александр Пушкин
2.
Кому хорошо живется, тому лучше не задумываться о том, как он живет. А то ведь, прискучив незаметным счастьем, хороший человек начнет искать лучшей доли… и тогда, не меняясь по сути, то, что хорошо, станет хуже. Моралист Ларошфуко утверждал, что наше относительное благополучие суть мнимое состояние; оно обусловлено не столько обстоятельствами, сколько отношением к ним: Человек никогда не бывает так несчастлив, как ему кажется, или так счастлив, как ему хочется. Один из умнейших людей своего времени, после многих житейских разочарований Ларошфуко стал меланхоликом и мизантропом. А коли так, велика ли цена нашей мудрости, если мы не можем за счет благоразумия обеспечить благоденствие? И как надо жить, чтобы в итоге жизни от благих намерений не остались пустые сожаления? Бог весть…
Я долго искал философское определение, способное вместить осознание оптимального отношения разумного существа к условиям своего существования. Я хотел корректно сформулировать жизненный принцип, в котором сердечная радость благой вести нераздельно и неслиянно сосуществует с горькой мудростью античной стойкости. Чтобы придать своему суждению ученое приличие, я свел его к термину: экзистенциальный минимализм. Убедившись, что в интернете это словосочетание в качестве фиксированной дефиниции не представлено, я скромно возгордился. Мне показалось, что в науке о человеке доселе не доставало понятия витальной цельности, вытекающего из предложенного принципа. Не хватало философского определения для сосредоточенного существования, от природы свойственного живому организму, но исчезающего в логическом самоанализе критического разума. В нашем сумеречном сознании витальная цельность, то есть предустановленная гармония стимулов и резонов, грезится на горизонте жизненного круга как умозрительная иллюзия потерянного рая.
Но, как известно каждому, кто с тем или иным успехом занимается умственной деятельностью, нет ничего легче для ума, чем обмануться в реальной ценности надуманного. Подумав хорошенько, я обнулил претензии. Ничто в мире не ново, особенно то, что претендует быть новостью. Стоический скептицизм глубоко укоренен в истории. Особенно в отечественной. Житейский опыт русского народа, судьбой не избалованного, отлился в одну идиому: лучше меньше, да лучше. Собственно говоря, это и есть принцип экзистенциального минимализма, отработанный до непреложного правила. Непротиворечивое самоопределение, то есть достижение тождества с самим собой, возможно только за счет сознательного самоограничения.
В чем целесообразность экзистенциального минимализма? По моему убеждению, сложившемуся как вывод из житейского опыта, это самый оптимальный метод жить в мире. По поводу того, в чем смысл жизни, мнения живущих сильно расходятся. Но в разнообразии экзистенциалов угадывается некий сокровенный инвариант. Швейцарский богослов Лафатер в письме к русскому писателю Карамзину высказал мысль, что деятельность человека имеет целью усилить его бытие. Для выражения сей малопонятной мысли Лафатер прибегнул к тяжеловесному обороту немецкой речи: am kraftigsten existieren (сильнее существовать). Трудно сказать, как Карамзин мог переложить эту методическую установку на русскую натуру…
В античной философии для самоутверждения сущности было разработано особое понятие – conatus. В переводе с латыни – усилие. Усилие, целью которого является стремление быть как можно больше. Именно так: не дольше, не лучше, а больше. Что это значит, каждый решает для себя сам. Нам не дано знать, что является конечной причиной того, что мы есть, но вряд ли это счастье. Можно предположить, что в пределе совпадения сущности с существованием разумное существо достигает идеального состояния. Так ли это на самом деле, никому проверить не удалось. Но, как показывает история повседневности, внутренняя сосредоточенность более надежная опора личности, чем внешняя успешность.
Идея экзистенциального минимализма настолько не нова, что истоки ее, вероятно, лежат в самом начале разумного существования. В библейской традиции в основу житейской мудрости полагалось умение довольствоваться немногим. В буддистской аскетике отрешение от лишнего стремится к пределу – самоотречению. Античная философия в поисках идеала благоразумной жизни выработала понятия автаркии (свободы от вещей), апатии (свободы от желаний) и атараксии (свободы от страстей). Не будем всуе вспоминать Диогена, который, переходя через агору, поражался, как много на рынке вещей, которые ему даром не нужны; Диоген экстремал, и нам не пример. Но ведь и Гораций, классик per se, идеал жизни усматривал в целесообразности:
Хорошо тому, кто богат немногим,
У кого блестит на столе солонка
Отчая одна, но ни страх, ни страсти
Сна не тревожат.
Будь доволен тем, что в руках имеешь,
Ни на что не льстись и улыбкой мудрой
Умеряй беду. Ведь не может счастье
Быть совершенным…
Очень точное умозаключение: стремление к совершенству, усердие в поисках того, чего нет, влечет нас по жизни от хорошего к лучшему… и в итоге оставляет ни с чем. Отсюда вывод: не тот блажен, кто стяжает еще и еще, а тот, кто богат немногим.
Блаженным исповедником экзистенциального минимализма был Франциск Ассизский: Мне мало надо, и из этого малого мне нужно очень немного. Нам, людям заурядным, малость не в радость, но, желая иметь больше, важно знать меру. Модус блаженства – желание, но не вожделение; становление, но не стяжание.
Все хотят, чтобы стало лучше. Но всем лучше будет тогда, когда каждый усвоит одну простую вещь: залог благоденствия не избыток, а достаток. Хорошего много не бывает. Много его и не надо. Тот, кто владеет многим, не властен в себе. Эскалация потребностей губительна для общества и мучительна для личности.
Сознавая собственное несовершенство, я отношусь с пониманием к погрешностям в характере ближнего своего. Но связи между людьми имеют предел натяжения, его не прейдеши; при нарушении нравственного режима происходит разрыв этического континуума. Ближних, зашедших слишком далеко, приходится исключать из круга общения. Как назидал Омар Хайям: Ты лучше голодай, чем что попало есть, // И лучше будь один, чем вместе с кем попало. Ибо взыскательность в связях тоже входит в понятие экзистенциального минимализма. Вот почему люди, требовательные к себе, с годами становятся нелюдимами. Будучи не в ладу с окружающей средой, они уходят в себя – по пути, указанному блаженным Августином: не иди вовне, иди внутрь; и когда ты внутри обретешь себя ограниченным, перешагни через самого себя.
Однако найти выход из тупика, перешагнув через себя, удается не каждому. Эго – иго, свергнуть которое трудно. Моралист Шамфор утверждает эту трудность как исходную данность: Счастье – вещь нелегкая; его очень трудно найти внутри себя и невозможно найти где-нибудь в другом месте. Как бы кто не был богат, никто не может иметь радости сверх того, что вмещает его сердце. Так что не стоит тратить время на то, что занимает дни нашей жизни лишними хлопотами. Чем раньше поймешь, от чего можно и нужно отказаться, тем больше останется места для того, что поистине дорого.
Экзистенциальный минимализм не означает строгого жизненного режима. Отнюдь. Когда человек по осознанной необходимости, то есть свободно, устанавливает границы своего места в жизни; это ограничение суть удовольствие особого рода. Когда избавляешься от лишнего, повышается ценность оставшегося. Современность, сосредоточенная на производстве и потреблении, не поддерживает такой образ мыслей. Однако не стоит всецело доверяться современности. В другие времена мудрость находила другие решения жизненной задачи, и многие из них, если судить беспристрастно, возможно, были ближе к истине.
Пожалуй, наиболее полно принцип экзистенциального минимализма выразился в дзэн-буддизме. Понятие дхьяна (по-китайски чань, по-японски дзэн) означает созерцание, смыслом которого является просветление (сатори): интуитивное постижение таинственного соотношения сущности и существования. Если в этом учении религиозный смысл оставить адептам, в безвозмездное пользование профанам останется экзистенциальный опыт.
Философ Судзуки, объясняя смысл учения, сказал так: Дзэн не транс и не экстаз; дзэн – сосредоточенность в обычной жизни. И в подтверждение тезиса привел слова одного из древних патриархов Юнь-мэня: Сидишь – и сиди себе; идешь – и иди себе. Главное, не суетись попусту. То же самое мироощущение передает хокку дзэнского монаха Хокудзё, нашедшего пристанище в горной хижине:
Как чудесно это,
как таинственно:
я колю дрова, я ношу воду!
В моей городской квартире центральное отопление и регулярное водоснабжение. Так что мне не приходится колоть дрова и носить воду. В моем доме много чего такого, что в прежние времена пригрезиться не могло. Газовая плита и стиральная машина. Телевизор, телефон. Компьютер, на котором я сейчас набираю эти строки. В нашей жизни стало больше жизненного комфорта, который мы принимаем как положенный порядок вещей. В общем и целом мы стали зажиточнее. Но стали ли мы счастливее?
У меня нет однозначного ответа на этот вопрос. Общий знаменатель современности – тревожность. Нам дано много, но надо еще больше. Налог на обладание данным – опасение потерять то, что дано. Рассудок напряженно сводит баланс желаний и возможностей, а под сердцем гнездится страх отстать в гонке потребностей: чем больше мы имеем, тем сильнее чувство, что чего-то не хватает.
Я такой же, как все. И моя добрая воля мобилизована злобой дня. В текущей повседневности я по социальной инерции занимаю разум и заполняю сердце не тем, что хорошо, а тем, что плохо. В поисках надлежащей действительности я теряю из виду непосредственную очевидность. Настраивая критический разум на философский лад, страдаю от экзистенциальной недостаточности. Но иногда, отрешившись от тщеты и сосредоточившись в себе, в глубине души я обнаруживаю зону покоя. В центральном пункте самопознания возникает опережающее переживание настоящего момента.
Когда я живу осознанно, я живу здесь и сейчас – в исчезающе малом зазоре между прежде и после. В этой экзистенциальной позиции, к которой сводится фактичность нашего существования, находит воплощение сущностное свойство бытия – однократность. Не ищи другого случая, чтобы сбыться, – его не будет. Имея возможность быть собой, тратить себя на что-либо иное – преступная халатность, имеющая следствием невосполнимые потери времени.
Жизненная ситуация здесь и сейчас – экзистенциальный минимум, в котором нераздельно и неслиянно содержатся вся полнота бытия и пустота свободы. И если в настоящем моменте нет счастья, его нет нигде.
Отказавшись от поисков того, чего нет, я заново осознаю то, что имею. И, словно свет из тьмы, из решимости жить здесь и сейчас, не тревожась о том, что может быть со мной дальше, из разоблаченной озабоченности возникает чувство беспричинной радости. Пусть на свете нет того, что считается счастьем, – разве не счастье, что я есть…
Последнюю мысль мне не удается продумать вполне: звонит телефон. После необязательного разговора я уже не могу восстановиться в той экзистенциальной ясности, которой на одно мгновение достиг в освобожденном от суеты сознании. Но я знаю, что это состояние возможно. И знаю, как оно достигается. Когда-нибудь, исполнившись покоя, я по своей воле приду в него навсегда. Что бы это ни значило.
Прощание
в декабре
послесловие к циклу
Это последняя публикация в многолетнем цикле ненормативной эссеистики. В связи с изменением формата газеты проект «Некстати» утратил целесообразность. Согласно принципу экзистенциального минимализма, от того, что становится ненужным, надлежит отказываться.
Автор выражает признательность тем, кто из года в год поддерживал своим интересом его своемерные заметки на полях календаря, тем самым оправдывая авторскую речь вне регламента. Что ж, все когда-то кончается… Но хочется думать, что то, что было, было не напрасно.
С Новым годом! С новым счастьем!
Загрузка ...