Всякое и разное. Как завязывать шнурки на башмаках

2019-10-31

Автор: Владимир Ермаков

Елена Шварц, питерский поэт метафизического направления, с детства была слегка… ну, скажем, трансцендентна. Пятилетнюю Лену везут в детский сад, а она думает про себя: – Зачем мне дальше жить? Я уже все видела, все знаю, все умею, даже шнурки завязывать. Экзистенциальный кризис маленькой Лены изложен в письме поэта Ольги Седаковой, ее близкого друга, к философу Владимиру Бибихину – с удивлением и восхищением: есть же люди, которые с малых лет постигают мудрость Екклезиаста…
Вспомнив о том, как часто в детстве у меня запутывались и рвались шнурки на ботинках, я припомнил несколько высказываний на ту же тему, в которых просматривался философский смысл простого житейского дела.



В романе Карлоса Руиса Сафона «Лабиринт призраков» старый циник наставляет своего молодого друга в основах житейской мудрости: – Надо научиться трем вещам: во-первых, завязывать шнурки на ботинках… Что во-вторых и в-третьих, я вам не скажу – прочтите сами. Но того, что сказано, уже достаточно, чтобы понять, как трудно, почти невозможно, прожить жизнь так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…
В пьесе классика театра абсурда Эжена Ионеско «Лысая певица» один персонаж рассказывает собеседникам об удивительном событии, которому он был очевидцем: на городской улице возле кафе прилично одетый господин опустился на колено, нагнулся и завязал развязавшийся шнурок. Собеседники потрясены: фантастика! Мне кажется, я понимаю, что хотел сказать автор пьесы. Если посмотреть на нашу жизнь с внеположной точки зрения, нельзя не поразиться ее сложности и странности.
Рабби Лейб, сын Сары, скрытый праведник, который странствовал по земле, следуя течению рек, и стремился спасти души живых и умерших, однажды пришел к Великому Магиду Дов Беру из Межерича. Когда его спросили, что именно открыл ему наставник хасидов из мудрости Торы, рабби Лейб ответил так: Я не для того ходил к Магиду из Межерича, чтобы учиться у него Торе, но чтобы посмотреть, как он завязывает шнурки на своих башмаках. Это моралите философ Мартин Бубер приводит в книге «Хасидские истории». Да уж; таки есть над чем подумать…
Не имея случая научиться у знающих людей искусству завязывания шнурков, я снял проблему следующим образом: покупая новую пару обуви, расслабляю шнуровку и завязываю мертвым узлом, чтобы можно было обуваться, не трогая узла, – с помощью обувного рожка. Это, если привыкнуть, очень удобно. А все-таки в глубине души завидую тем, кто умеет справляться с этим важным делом, не задумываясь о том, что он делает. Да и обо всем остальном, не менее важном, задумывается не слишком…
Ах, эта свадьба,
свадьба, свадьба…
Сначала я услышал баян. На пологом подъеме Александровского моста пела и плясала свадьба. В центре веселой компании пребывали молодые: невеста в белом (как все невесты – чистая видимость) и жених в темном (как все женихи – чистый фрайер). Баянист наяривал задорную плясовую; подружки невесты, подобрав подолы вечерних платьев и слегка склонившись, переступали в такт. Праздный ротозей, я невольно загляделся и заслушался…
Потом баянист, придержав музыку в мехах, пропел частушку. Грязную. Скабрезную. Матерную. Настолько неуместную в этих обстоятельствах, что я поначалу не понял, чему стал свидетелем. Как будто деревенский ухарь, которому еще ни разу не вломили по-взрослому, нарочито громко пустил ветры на церковной паперти. Я думал, его оборвут и одернут; ничуть. Парни похабно заржали, а девки заулыбались накрашенными ртами и резвее затопали ножками. Видать, привыкшие. А мне стало тошно быть рядом.
Я отнюдь не из тех, кто хотел бы оскопить русскую речь; я знаю много слов, которых нет в словарях, и некоторые из них в соответствующих ситуациях без зазрения совести употребляю по назначению. Но в жизни есть вещи, которых не должно быть. По крайне мере, на них не должно быть нашего согласия.
Я не пурист и не педант, однако убежден в том, что в хорошем доме столовая и уборная должны быть отделены друг от друга. Естественная реакция здорового организма на извращение естественного порядка вещей – отвращение.
Я шел прочь и думал о том, что жизнь людей, лишенных достоинства, – жалкая участь. Ибо нет унижения большего, чем по добровольному согласию.
О явлениях креатива
На одной из центральных улиц расположилось заведение для гламурных дам – студия красоты с названием, позаимствованным у телевизионной передачи. Неизвестный дизайнер подошел к делу креативно и скомпоновал вывеску следующим образом:
[студия модный приговор красоты]
Поскольку методика беглого чтения сосредотачивает смысл фразы к концу предложения, месседж прочитывается как приговор красоты. Однако! Красотке, сюда входящей, стоило бы хорошенько подумать, прежде чем отдать свой имидж на суд суровых арбитров прекрасного. Но клиентура студии, видимо, задумываться не привыкла. И старается представить товар лицом – не каким бог его дал, а какое сегодня в тренде: с проработанным абрисом и стертым выражением. Мне кажется, что современные критерии прекрасного рассчитаны на людей, лишенных понятия о красоте; эротические сны разума рождают силиконовых кукол для секса, становящихся образцами для подражания.

А вот креатив другого рода – медицинская реклама в центре города, напротив офиса одного посещаемого банка:
Медэкспресс 24 Скорая помощь
Нужен врач на дом? Звоните )
имеются противопоказания:
необходимо проконсультироваться
со специалистом

Я прихожу в тихое восхищение от предусмотрительности законодательства, обязывающего размещать оное примечание на объявлениях такого рода. Представил ситуацию: человеку так плохо, что он готов платить за особую срочность скорой помощи, – но, прежде чем вызвать доктора, ему необходимо сходить в поликлинику и проконсультироваться с компетентным специалистом, надо ли ему обращаться за платными медицинскими услугами или лучше не тратить деньги, которые скоро пригодятся на похороны…

И вот еще одна административная инициатива, о которой я узнал из сводки новостей; цитирую дословно: В столичных больницах пройдут дни открытых дверей в рамках проекта «Входите, открыто!» департамента здравоохранения Москвы. Надо понимать, что в указанный день вас пустят в больницу, чтобы вы могли (продолжение цитаты) проверить состояние здоровья, получить необходимую медицинскую помощь… А в другие дни, выходит, врата на засове, и охрана гонит прочь назойливых больных, мешающих спокойной работе медицинского учреждения? Если это и есть пресловутая “оптимизация здравоохранения”, то я, да простит меня Гиппократ, остаюсь пессимистом…
Из подслушанного
и подсмотренного
Проходя по городу, я вслушиваюсь и вглядываюсь в происходящее само собой; иногда в серых недрах обыденности вдруг остро и ярко блеснут песчинки случайностей… Не находя ни правды, ни отрады в больших вещах, которыми загромождена действительность, я пытаюсь понять специфику сущих пустяков, чтобы из вещества существования извлечь чуточку внеположного смысла.

* * *
Кошка-подросток красиво улеглась на краю тротуара и, не поворачивая головы, искоса поглядывает на прохожих: любуются ею или нет? В нескольких шагах от нее уселся черный пес с желтой пластиковой серьгой в ухе; он настолько погружен в себя, что в его неразумность не верится. А люди идут, идут, идут – мимо, мимо, мимо…

* * *
На окраине базара, разложив на картонных коробках нехитрый ширпотреб, две торговки беседуют в ожидании случайных покупателей; одна с усталой грустью говорит другой: – Живем один раз, и то бестолку. Ничего я в этой жизни не видела, ни-че-го! А вокруг столько всего, на что ей глядеть не хочется…

* * *
На скамейке на бульваре, в тени каштана, сидит маломерная старушка; неспешно, продлевая удовольствие, лижет мороженое из вафельного стаканчика и болтает ногами, не достающими до земли. Все как в детстве. Маленькая собачка до старости щенок.

* * *
Две бабушки на лавочке разговаривают о минувшем; одна доверительно говорит другой: – Когда я шла на свидание, брала с собой подружку. И надевала белые носочки – тогда были модны белые носочки. На лице мечтательная улыбка. Вспомнила старушка девичий вечерок…

* * *
Женщина в возрасте заметно выше среднего подметает сор возле павильона Сбербанка. На женщине кардиган цвета индиго, вычурная розовая шляпка, шнурованные ботильоны – и вишневый рабочий фартук. Перехватив правой рукой метлу, в левой, изящно оттопырив мизинчик, она несет к урне совок с окурками. Лицо при этом недовольное и надменное. Кажется, ей так надоело заниматься тем, чем она занимается, что вот-вот, бросив совок, она оседлает метлу – и только вы ее и видели…

* * *
В солнечный день золотой осени по бульвару, усыпанному опавшими листьями, идет беременная юная женщина. Я пытаюсь угадать, чем заполнено ее сердце. Тревожность? Да, наверное; все-таки впервые. Озабоченность. Смущенность. Гордость, представьте себе. И сокровенная радость. Все сходится в неуловимой улыбке, озаряющей лицо. Ей хорошо и странно, и надежда на лучшее исходит от нее, как незримая аура.

* * *
В соседнем дворе, куда в конце лета мы с женой повадились просиживать теплые вечера, под присмотром взрослых играют дети. Что озадачивает – их игры бессюжетны и бессодержательны: начинаются спонтанно, с ничего, и так же легко кончаются, ничем; в них нет азарта. Что радует – в них нет агрессии. Большинство детей, сведенных игрой в масштабе двора, в “чуковском” возрасте: от 2 до 5. Все разные: еще ребенок, уже характер. Особенно забавна меланхолическая малышка, гуляющая сама по себе. Прижимая к груди мячик, она присматривается ко всему, что вокруг, но смотрит на все с удивленным недоумением. Ее взгляд подолгу задерживается на отдельных вещах, и по ее серьезной рожице видно, что она не вполне понимает, как к ним относиться. Она старается поверить, что этот мир – всамделишный, но подозревает, что в нем что-то не так.
Осень в саду камней
На моем балконе – сад камней. Из всей флоры – красивая коряга, подобранная в Козьем парке: как бы сухое дерево. Из всей фауны – поселившийся в камнях паук. Считая это укромное местечко своей территорией, он растянул меж кривыми сучьями ловчую сеть. Легчайшее белое перышко, почти пух, поймалось в паутинное плетение и трепещет от легкого ветерка, сбивая паука с толку.
Не так ли и я? Поймал в паутину своих мыслей нечто, явленное во времени, – но что именно, понять не могу; существование, данное мне на прожитие, не дается в постижение.