Из хроники чтения хронического книгочея

2018-07-26

Автор: Владимир Ермаков

Нет лучше разговора для книжника, чем о книгах. Правда, собеседникаЧитать дальше……



Нет лучше разговора для книжника, чем о книгах. Правда, собеседника найти трудно: в мире все больше умников и все меньше книжников… Но если нет возможности говорить о книгах, о них можно писать. Что я время от времени и делаю. Правда, не часто. Библиографический обзор – жанр нужный, но нудный; популярностью у современников не пользуется. А все же время от времени хочется поделиться впечатлением от некоторых книг, расширяющих горизонт внутреннего мира.
Уильям Стайрон
«Выбор Софи»
С чтением этой книги я запоздал на много лет. Роман Уильяма Стайрона «Выбор Софи» давно и прочно вошел в итоговые списки главных книг XX века, а я вот все откладывал… по слабости человеческой, поскольку знал, что чтение потребует серьезных душевных затрат. Такие книги между делом не читаются. В центре сюжета – женщина, пережившая Освенцим. Женщина с камнем на сердце и кошмаром в душе.
Ключевой эпизод романа: умствующий и зверствующий эсэсовец, испытывая божье терпение, ставит мать перед выбором: одного из двух ее детей отправят в газовую камеру, другого направят в сиротский приют, – а кого куда, пусть решит сама… Женщина спасает сына, жертвуя дочерью. Спустя годы, не в силах избыть случившееся, она кончает жизнь самоубийством. В трагедии, случившейся с ней, нет катарсиса. Только зияние, в котором бездна…
Роман выстроен виртуозно: с героями много чего происходит, но смысл книги определяется лишь в центральном эпизоде, отодвинутом к концу романа. Представьте себе маленькую девочку, отданную матерью в руки палачей. Представьте, в каком нечеловеческом одиночестве она стоит в очереди на смерть, прижимая к груди все, что у нее есть в этом мире – старую флейту, на которой она, будучи вундеркиндом, играла Моцарта, и потрепанного медведя, которому она, будучи ребенком, поверяла свои секреты и обиды. Такое не укладывается в евклидовом уме – однако такое случается в божьем мире.
Бунтующий персонаж Достоевского, скорбный разумом Иван Карамазов, не умея понять и принять божье предопределение, которое допускает травлю детей собаками, возвращает билет в Царство Божие, поскольку небесное блаженство обусловлено моральным коллаборационизмом: в сфере критического разума святость несовместима с совестью. Что-то тут не так…
Чтобы все страдания, выпавшие на нашу долю, были искуплены, в решении Божьего суда по делу о человечестве должны нераздельно и неслиянно воплотиться справедливость и милосердие: все злодеи должны быть осуждены по канонам сакрального права, а все злодейства оправданы в формате божьего промысла. Исполнить то и другое вместе логически невозможно. А на нет и суда нет. Кредит доверия, который человечество выдало всеблагому, всеведущему и всемогущему Богу, исчерпан; бог – банкрот, и церковь живет за счет эмиссии моральных обязательств, которые не обеспечены метафизическим потенциалом. Все, что остается нам в утешение, – божественная гармония, сущая в искусстве. – Слышите? это Моцарт… ангел божий, роняя слезы, играет на флейте, отобранной охраной у юной флейтистки на входе в газовую камеру.
Кадзуо Исигуро
«Не отпускай меня»
Английский писатель японского происхождения Кадзуо Исигуро в своем творчестве успешно сочетает две великие островных традиции – доброй старой Англии и Страны восходящего солнца. Результат впечатляет. Восемь романов, очень различных по тематике и поэтике, повествуют о зыбкости нашего существования, в котором может случиться всякое. Вершиной признания стало решение Нобелевского комитета (2017): в романах огромной эмоциональной силы писатель раскрыл пропасть, таящуюся под иллюзорным чувством связи с миром.
Если говорить о фабуле романа «Не оставляй меня», ключом к ней, на мой взгляд, является та же апория Достоевского: стоит ли мировая гармония слезинки замученного ребенка? С легкостью и логичностью, с нежностью и жестокостью Кадзуо Исигуро воссоздает вероятное будущее, в котором клонированных детей, изначально не имеющих прав человека, выращивают в закрытых заведениях, заполняя жизнь, лишенную собственного смысла, тонкими душевными и духовными переживаниями. Человеческий материал бережно содержат и рационально расходуют, по мере необходимости изымая органы для пересадки пациентам, имеющим медицинскую страховку. Так сказать, оптимизация здравоохранения на высшем уровне.
Общество состоит из людей, и общественное мнение, ими формируемое, отражает злобу дня. – А как же категорический императив, то есть моральный закон в сердце?! – возмутится гуманист, воспитанный на постулатах Канта. – А никак, – ответит ему утилитарист, воспитанный на догматах Бентама. Когда в ходе прогресса достигается наибольшее благо наибольшего числа людей, этика адаптируется под эмпирику.
Если скрестить философскую истину с сермяжной правдой, получится химера, смущающая сны разума: категорический императив как дышло – куда повернул, туда и вышло. Вся мировая история свидетельствует о том, что по мере надобности люди без зазрения совести моральные соображения подгоняют под рассуждения выгоды. Что такое хорошо, решает большинство, которому так лучше.
Книги Исигуро не из тех, что рассчитаны на общий интерес; даже опытный читатель не всегда входит в топос текста. Так на ленте facebook’а в хронике Игоря Кузнецова, прозаика и критика, появилась запись, вызвавшая оживленный спор его друзей, литераторов и литературоведов. Цитирую вкратце.
Игорь Кузнецов: – Никогда не пишу отрицательных отзывов о книгах, но тут не могу промолчать, ибо случай особый. Книга – международный бестселлер, автор – недавний нобелевский лауреат. Да-да, Исигуро “Не отпускай меня”. Такого тоскливого, занудного и неинтересного текста мне давно не попадалось. Здесь неинтересно все: фантастическая подоплека, персонажи, их разговоры, ситуации и пр. Все высосано из пальца и вызывает не сочувствие (на что явно рассчитано), а раздражение…
Галина Юзефович: – Один из величайших романов, которые мне довелось читать.
Игорь Кузнецов: – Возможно, он просто не для меня написан, а для вас. Такое бывает.
Игорь Малышев: – В отличие от “Погребенного великана”, который мне понравился, эта книга действительно показалась занудной.
Оксана Иванникова: – Согласна с тобой, я тоже завязла и с большими усилиями дочитывала.
Владимир Ермаков: – Наверное, со мной что-то не так. Я проникся медленной безнадежностью этой книги до защемления сердца. Может, я тоже клонированный?
Станислав Нужный: – Прекрасная книга, тонкая, умная, печальная и вместе с тем светлая.
Gabriella Imposti: – Я читала по-английски, и роман мне очень понравился; может быть, проблема в переводе?
Игорь Кузнецов: – Я читал по-русски: перевод достойный. Мне все само по себе не нравится. Ну, плохо это. Не верю.
Виктория Лебедева: – Это кому как. По-моему, это отличная книга во всех отношениях.
Наталия Елизарова: – Зануднее этой книги только “Погребенный великан”, от которого все в восторге. Скучное повествование, переливание из пустого в порожнее…
Марина Соловьева: – У каждого свой вкус. Я люблю “Остаток дня”. А эта книга многим нравится… Как писал Чехов: как нет такого урода, который не нашел бы себе пару, так нет такого писателя, который не нашел бы своего читателя.
Игорь Кузнецов: – Судя по комментариям, очень разные ощущения – вплоть до диаметрально противоположных. Читайте, кто хочет. Может, вам повезет.
Мне повезло. Я прочел шесть книг Исигуро, и половину из них включил в список лучшего, прочитанного мной за последнее время. Особое место в этом списке занимает «Погребенный великан» – завораживающая игра автора с мифами и архетипами. Что же касается романа «Не отпускай меня», сентиментального реквиема современному миру, я включил бы эту книгу в число обязательных к прочтению. Ни один человек не поймет ничего о людях, пока не узнает, насколько условна граница, отделяющая в обществе добро от зла.
Карл Саган
«Мир, полный демонов»
У этой книги характерный подзаголовок: «Наука – как свеча во тьме». Выдающийся астрофизик Карл Саган был одним из подвижников науки, передававших ее заветы из поколения в поколение, от Античности до современности. Главный постулат критического разума – подвергай все сомнению. Не для того, чтобы отстраниться от действительности, а затем, чтобы не оторваться от реальности. Мир, полный тайн, лежит в предвечной тьме, и чтобы не пропасть во мраке, разум учится отличать свет путеводных звезд от болотных огней, заводящих в безвылазную трясину.
Человеку свойственно обманываться, надеясь на лучшее. Полагаясь на ложные измышления, сознание отгораживается от мира иллюзорными представлениями. Утверждения, которые не поддаются проверке, бесполезны с точки зрения науки, хотя порой и вдохновенны, и отвечают нашей жажде чуда, – утверждает Карл Саган. Нельзя поддаваться наваждениям, как бы соблазнительны они ни были. Сон разума рождает чудовищ. Тех самых демонов, от которых сознание хотело замкнуться в себе.
Что поразительно в истории человечества – стремление к истине. Что еще поразительнее – влечение ко лжи. Едва наш мир избавился от бесов, смущавших скорбные умы и терзавших грешные души, как налетели пришельцы из дальнего космоса и выходцы из других миров, похищающие землян для экспериментов и издевательств. От них уже пострадали тысячи обывателей, с множеством захватывающих подробностей описавших невероятные происшествия, случившиеся с ними. В общем, ужас! ужас! ужас! Излечить поврежденную ауру жертв астрального терроризма могут только экстрасенсы, оснащенные мощными биополями и владеющие сакральными знаниями.
На основе большого фактического материала, демонстрирующего выдающуюся способность и устойчивую склонность обыденного разума к ментальным извращениям, Карл Саган показывает, как наука освобождает сознание от вредных отходов древних суеверий и виртуальных вирусов новейших измышлений. Свеча, горящая во тьме, озаряет контуры реального мира – мира, полного великих тайн, способных насытить воображение невиданными чудесами. Сомнение и изумление – два с трудом совместимых образа мыслей, из которых рождается научный метод.
Когда религия и идеология с двух сторон осаждают твердыню разума, мало у кого хватает духа, чтобы не уступить той или другой напасти суверенитет над личностью. Когда доктрины и догматы становятся законами и постулатами, мракобесие отыгрывает у просвещения стратегические позиции в общественном мнении. Запутанный и запуганный обыватель прячет глупую голову в куче иррационального дерьма, и окружающий мир погружается во тьму. В жертву зловещим демонам, завладевшим темным сознанием, нищие духом приносят сокровища разума…
Массовая культура – питательная среда агрессивной глупости. Хроническое помрачение ума и острая культурная недостаточность становятся главными болезнями информационного общества. Единственное действенное средство от прогрессирующего невежества – перманентное просвещение.
Карл Саган как истинный гуманист не перекрывает шлагбаумом ни одной дороги в незнаемое, но как последовательный агностик не принимает на веру ничего, что грезится духу. Пока мнение не испытано на истинность, оно не может стать знанием. Мировоззрение настолько надлежит сознанию, насколько подлежит мирозданию. Предубеждения даются даром, но по большому счету им грош цена. Убеждения обходятся дорого, но они стоят того. Истина не делает людей счастливыми, но, как обещал апостол, она делает нас свободными. А у свободного человека всегда есть возможность выбора – в мире, свободном от демонов, каждый волен следовать своим убеждениям.
Я думаю, эту аннотацию, да и весь обзор в целом, уместно завершить еще одной цитатой из Карла Сагана: Но в этом, как и во всем остальном, я, разумеется, могу быть не прав. В этой принципиальной готовности принять другое мнение, если оно окажется ближе к истине, ясно выражено преимущество научного метода над всеми другими способами исследования мира, в котором мы живем. Что характерно для этого мира – демоны, в духовной тьме осаждающие бастионы веры, бесследно исчезают при свете разума. Как и не было вовсе…

Уже завершая этот строенный текст, я обнаружил, что книги, о которых речь, в некотором смысле написаны об одном и том же: каким образом ум человека становится силком, захлестнувшим душу, и капканом, защемившим сердце? И как, скажите пожалуйста, без ущерба для целостности выбраться из этой экзистенциальной ситуации? А выбираться надо. Ибо у человека нет другого выбора, кроме как быть человеком – что бы это ни значило, чего бы это ни стоило, чем бы это для него ни кончилось…